Русское национальное самосознание

Без русских никакой России не будет. Чтобы была Россия нужны русские, нужно, чтобы русских было больше и мы становились всё более русскими – народом с глубоким и гордым историческим самосознанием и уверенностью в собственных силах. Необходимо, как выражался некогда министр просвещения граф Уваров: «Развить русскую национальность на истинных её началах и тем поставить её центром государственного быта и нравственной образованности».

И напротив, путь к гибели страны – делать так, чтобы русские ощущали себя гонимым и угнетаемым меньшинством, испытывали желание сесть на трактор и «сбежать из России». Виноваты в том, что у части русских граждан появились соответствующие настроения были и власть, десятилетиями не замечавшая русскую проблему и сводившая единство России к тому, чтобы «не обижать гордые народы».

Национальная политика нашей бюрократии долгое время сводилась к двум догмам.

Догма первая: главную угрозу для существования России и политической стабильности представляет Обида Народов, то есть недовольство национальных меньшинств своим положением в стране, которое может перетечь в сепаратистское желание отделиться. Поэтому ни в коем случае нельзя допускать таких обид. Все национальности, проживающие в России, нужно не просто уважать, а ублажать, всячески подчеркивая многосоставность Российского государства.

Догма вторая: главной причиной, вызывающей Обиду Народов, являются русские, составляющие более 80% населения страны и потому время от времени неполиткорректно вспоминающие о своем праве на Россию. Любое проявление русского национального самосознания в логике этой догмы было чревато обидой всех прочих. Вот почему его надо было подавлять, затушевывать, принижать. Следует вообще пореже говорить о русских, зато почаще о «россиянах», «российской идентичности», некоей многонациональной российской культуре.

Получалась абсурдная конструкция: укрепление идентичности малых народов укрепляет единство России, а укрепление идентичности русского народа угрожает стране расколом.

Результат этой политики был вполне предсказуем, хотя и оказался совсем не тем, на который рассчитывали ее авторы. Русские обозлились и обиделись. Притом что русские — один из крупнейших в мире и крупнейший в Европе этнос. У нас стало формироваться поведение меньшинства, фактически диаспоры в своей собственной стране. Не то чтобы это было плохо — механизмов этнической солидарности русскому народу в его истории часто недоставало. Однако началось растождествление в массовом русском сознании нации и государства. Русских долгое время убеждали в том, что Россия им не принадлежит. Наконец почти убедили. Появились даже теории о том, что Россия по своей сущности — антирусское государство, «тюрьма народа». Никакие мятежи окраин и обиды меньшинств не смогут сравниться с обидой большинства.

Тут есть в чем упрекнуть и самих русских националистов, которые вцепились в психологию меньшинства и начали её старательно культивировать, периодически позволяя себе ещё и такие задвиги: «Русской нации никогда не было, из-за зловредности государства она не сложилась». «Ну и замечательно говорите, — скажут в ответ на это противники русской нации, — раз не было, значит и не будет, а будет вам нация российская, «многонациональная». Это называется «сами себя обслужили».

Когда несколько лет назад носители бюрократического антинационализма начали осознавать проблему, они решили модифицировать сам консенсус. Составной частью этого консенсуса теперь было покрикивать на русских, напоминая им, что долг национального большинства состоит в «жертвенном служении» остальным, что русский дух выражает себя в том, чтобы не хотеть ничего своего для себя. От русского народа требовали самопожертвования во имя уже утвержденных бюрократией бюджетных планов по введению толерантности и многонациональности. Для убедительности грозили ужесточением наказаний за экстремизм.

Особый счет следует предъявить к медиа, которые с яростью отрицали само существование русских. Всё-то у нас чужое, всё-то у нас некузявое, — нет ни русской кухни, ни русских песен, ни русского костюма, да и самих русских как таковых нет – мол, «русский это не существительное, а прилагательное».

Иногда эту несусветную дичь повторяли в приступе национального самоедства даже некоторые мыслители-патриоты: «Одной из черт русского характера является способность к самой жесткой самокритике. В этом отношении мы, пожалуй, превосходим кого угодно» – отмечал известный литературовед-евразиец В.В. Кожинов. Он объяснил это тем, что «русские называют себя именем прилагательным, т.е. есть определенная неуверенность, поскольку русские предстают не столько как нация, сколько как некое скрепляющее огромный субконтинент начало». Тем самым публицист, впрочем, не он первый и не он последний, дал наглядный урок той самой неуверенности и чрезмерной национальной самопривередливости и самокритики о которых говорил.

Русские это не цемент и не скрепка. Русские – это именно нация. Одна из древнейших наций Европы. То, что русская нация входит в число старейших наций Европы, факт – утверждаемый в любом мало-мальски серьезном исследовании истории наций и национализма. «Старыми нациями Европы в 1789 году были на западе – англичане, шотландцы, французы, голландцы, кастильцы и португальцы; на севере – датчане и шведы; и на востоке – венгры, поляки и русские» — писал в 1977 году британский исследователь Хью Сетон-Уотсон.

Ему вторит другой британец — Энтони Смит в работе «Национализм и модернизм» отметивший, что ключевые составляющие нации – структуры, чувства и симпатии «можно проследить – источников, подтверждающих это достаточно – по крайней мере с позднего средневековья у большинства европейских наций – от Англии и Франции до Польши и России. Они свидетельствуют об определенной национальной преемственности».

Русские не только входят в число «наций до национализма» (с которых брался образец для других, искусственно сконструированных наций нового времени), но и сам национализм наш очень старый, один из старейших в Европе.

Если даже не говорить о русском этническом или патриотическом чувстве, которое для XVIII века весьма ярко описала израильско-американская исследовательница Лия Гринфельд в книге «Национализм. Пять путей к современности», то Русская националистическая мысль как минимум не младше немецкой, её первый развернутый манифест, статья Карамзина «О любви к Отечеству и народной гордости» с её знаменитым «русский должен знать цену свою» относится к 1802 году.

Традиция русского интеллектуального национализма насчитывает десятки имён крупнейших мыслителей, писателей, поэтов. Не так давно опубликованный обширный том «Национализм. Pro et Contra» — своеобразная антология (далеко не полная) русской националистической мысли от Карамзина и Шишкова до наших дней, занимает 800 страниц основного текста без примечаний и охватывает десятки имен.

Впрочем, антология русского национального самоедства, сочиненного на русском языке, а иногда и действительно русскими людьми, насчитала бы не меньше страниц. И дело тут, конечно, не в мнимой «прилагательности» русского имени или мнимой «расплывчатости» русской национальной идентичности. Никакой прилагательности слова «русский» попросту не существует.

Русские — не прилагательное

Именем народа, создавшего Русское государство, первые несколько столетий его истории было «Русь» (правильное единственное число – «русин»).

Прилагательное же «руский» использовалось как определение при том или ином существительном – «язык» (в смысле «народ», аналогично латинскому «gens»), «земля», «князь», «люди», «послы», «закон», «власть», «род», «волость», «сторона/страна», «град», «митрополия», «море», «ладьи», «имя», «челядин», «сыны», «вои», «полки», «праздник», «познание», «устремление» — всё это в древнерусской словесности XI века определяется как «руское».

Форма этого слова в допечатную эпоху не была устойчивой – встречаются варианты «руские», «руськие», «рускыя», «рузьские», «рустiи». С XVI века начинает распространяться форма «русские/русскыи», она возникла под западным влиянием, слово «Russia» давно закрепилась в латинских документах, в греческих же закрепилось слово «Ρωσία», которое так же распространилось довольно широко (через промежуточную форму «Русия») и вошло в государственный обиход. Петр I скрестил оба эти влияния и его государство, вместо древнего и собственно русского «Русь» начало официально называться «Россия».

Приведем как пример классическое употребление этнонима в допетровской русской письменности два рассказа «Степенной книги», первый, — о знамении татарам на реке Свияге перед взятием Казани и второй, — причинах Ливонский войны и «о многочудеснои победе на ливоньские немцы и о взятии градов Ругодива, и Юрьева, и Ракобора, и Велиада, и иных многих»:

«Такоже и на Свiаге реце близь великія реки Волги на месте, идеже ныне стоитъ градъ Свіажскій, многажды видаху Татарове, иже близь места того живущіи, человека в иночестей одежди ходяща, иногда же видешя яко стреляюща инока того; видящи же страхомъ одержими, и не смеяху ни приближитися къ месту тому.
Иногда же и звонъ слышаху на месте томъ, и пенія богогласна многихъ гласов. Овогда же видаху, яко священницы на месте томъ пояху и кадяху. Зряще же сія Татарове дивляхуся, и тужаху, и къ себе глаголаху; «Разумети есть по всему, яко быти на томъ месте православію и церквамъ Христианьскимъ, и жительствовати ту Рускимъ людемъ» еже и бысть благодатию Христовою».

«Гордостнии немьци и всех жителеи рускихъ истребишя отъ земля Ливоньския, и домы их, и вся руския коньци, иже въ градех ливонскихъ, себе похитишя, также паки потомъ и приходящиимь к нимъ рускимъ гостемъ и всякимъ купцемъ многу тщету купли ихъ содеваху и имения их лишаху…»

Употребление слова «русский» как определения при существительном было единственной нормой русского литературного языка до петровских реформ, распространяясь и на другие этнонимы – «немецкие люди», «литовские люди», «персидские люди», «турецкие люди» (точно так же как сегодня англичанин именует себя englishman – «английский человек»). «Эллипсис», как выражаются лингвисты, то есть опущение слова «люди» и субстантивация прилагательного «русский», превращение его в самостоятельное существительное вместо определения, намечается лишь в середине XVII века, причем сперва его можно объяснить преимущественно усталостью писцов от тавтологий.

Свиток Соборного Уложения

По всей видимости первый случай употребления субстантивированного прилагательного «русский» находится в Соборном уложении 1649 года.

«А которые литовские полоняники женаты в боярских дворех на руских крепостных и на старинных робах, или которые жонки или девки литовские полонянъки в бояръских дворех выданы замуж за крепостных, или за кабалных холопей, а в приводе те литовские полоняники и полонянки перед бояры в роспросе сказалися, что они в Литву итти, и у тех своих бояр, где они поженилися на русских, и полонянки, которые выданы замуж за русских, жить не хотят, и те литовские полоняники с женами с рускими жонками, и полонянки с мужьями, с рускими людьми из боярских дворов и ото всяких чинов людей свобожены и велено жить им на воле, где кто похочет».

Настоящий лингвистический сдвиг относится лишь к петровской эпохе, когда русский язык подвергается мощнейшему воздействию западноевропейских, прежде всего – немецкого, языков. Тогда-то вместо существительных с определением «русский» и форм «русь», «русин» и т.д. начинает употребляться в качестве этнонима субстантивированное прилагательное «русский», причем до начала ХIХ века соперничая в качестве явления низкого штиля со славянизмом высокого штиля «россиянин» . Характерно, что в упомянутом выше рассуждении «О любви к отечеству и народной гордости», Карамзин последовательно пользуется словом «русский» как субстантивом, а в «Записке о древней и новой России» и «Истории» всё больше места занимают «россияне», хотя до конца «русских» всё же не вытесняют.

Нет никакой возможности объяснять стародавнюю русскую склонность к самоедству таким новым языковым явлением как употребление в качестве этнонима субстантивированного «прилагательного» без сопутствующего ему существительного. Напротив, напористый субстантив «русский» становится в XIX-XX вв. знаменем именно национального образа мысли, символом националистического направления. И прилагательные и существительные со словом «русский» означают человека определенного образа мысли: «русское воззрение», «русское направление», «истинно русские», «русская партия».

В простом русском народе мы не замечаем никакого самоедства. Иногда – легкую смоиронию. Но ничуть не реже даже и некоторую хвастливость. Достаточно открыть «Русские пословицы» Даля и почитать, что там сказано о русских или можно заглянуть в русские исторические песни:

Как два ясные соколы
В едино место слеталися.
Помогай Бог молодцу
Дворянину русскому!
(На литовском рубеже)

Не труба трубит звонка золота,
Как возговорит Православный Царь.
«Ой вы, русские добры молодцы!
Вы седлайте все ретивых коней,
Надевайте вы сабли вострые,
Что идет злодей на святую Русь!
Есть ли Минины и Пожарские?..
(Песня ополченцев 1812 года)

Если уж в чём и искать причины въедливой русской самокритики, так это в русской интеллигенции, которая единственная и является её носителем. И связана эта черта прежде всего с тем, что наша интеллигенция не считает и не хотела бы считать прилагательное «русский» себя определяющим. Часть нашей интеллигенции хотела и хочет быть иностранной – общечеловечески-космополитической, или же связанной с тем или иным конкретным, но не русским, народом.

Но и интеллигенты-националисты зачастую хотели бы возвести себя в положение «конструирующих» нацию, а потому некоторые (далеко не все, конечно) охотно отрицают историческое бытие русской нации, чтобы такая мелочь, как тысячелетнее здание русской народности, государственности и веры не мешало бы им на площадке «нацбилдинга».

Парадоксальным образом, тысячелетняя русская нация и более чем двухсотлетняя история сознательного русского национализма «современного» образца остаются среди этого праздника самопоедания убогим сиротой.

Кто же такие русские?

Кто такие русские? Этот вопрос любят задавать с подковыркой всевозможные недоброжелатели русских, полагающие, что на этот вопрос невозможно найти ответ. В «Декларации русской идентичности» принятой «Всемирным русским народным собором» в 2014 году дана если не окончательная, то, в целом, довольно удачная формула:

«Русский — это человек, считающий себя русским; не имеющий иных этнических предпочтений; говорящий и думающий на русском языке; признающий православное христианство основой национальной духовной культуры; ощущающий солидарность с судьбой русского народа».

Если человек не считает себя русским, то обсуждать с ним его русскость бессмысленно. Если человек, подобно Протею, манипулирует своей идентичностью, то он русский, то финн, то друг степей калмык, если из его непрерывно меняющейся родословной то наступают ордой кочевники, то приплывают в варварскую страну просвещенные мореплаватели, то очевидно, что русским он себя не считает.

Если человек не говорит и не думает на русском языке, то отсутствует тот процесс непрерывной актуализации идентичности, который происходит в соприкосновении с языковой стихией.

Если человек не ощущает солидарности с русским народом, если ему чуждо чувство братства с представителями своего народа — братства помимо классовых, имущественных, образовательных границ, то «он был средь нас чужой».

Нация — не организация со свободным членством. В основе своей это связь поколений, прошлых и будущих, традиция, которая передается через рождение, воспитание, приятие наследия предков. Чтобы народ создал великую культуру, приобщаясь к которой выходцы из других народов хотели бы бормотать даже на смертном одре «строчки из Александра», необходимо, чтобы в основе этой культуры лежала живая, передающаяся от отца к сыну традиция, чтобы первое чувство национального самоопределения возникало с первой материнской колыбельной. Должно быть то чувство особенности, которое до конца не растворяется во всеобщности глобального Вавилона.

На первый взгляд в наш секулярный век может показаться проблематичной формула о православии. Однако она абсолютно корректна. В текущей реальности можно быть агностиком, атеистом, даже, наверное, неоязычником (но сразу скажу – не нужно), но нация — это согласие живых и мертвых, потомков и предков. Русский человек не может отвергать и оплевывать большую часть своих предков, а они с конца Х по начало ХХ века все были православными христианами, а большинство из них остались таковыми и после этого рубежа.

Когда мы говорим о православии, как о факторе, создающем русскую культуру, речь не столько о личном религиозном самоопределении человека, которое он, в конечном счете, обсудит с Богом на Страшном суде.

Религиозная традиция — это, к примеру, пространственная этническая и цивилизационная кодировка, разметка «нашего» и «не нашего». Европа — это пространство, где высятся готические соборы. Европа без устремленных ввысь стрельчатых арок — какая-то не настоящая, второсортная. Мир ислама соткан из бесчисленных голосов муэдзинов, переплетающихся в пространстве между минаретами. Русское пространство — это золотые главы и шатровые колокольни. Где они есть, — там Русь. Там, где их не видно, где они уничтожены, теряется и русское качество пространства, оно впадает в забытье.

Наши предки это отлично понимали, и поэтому особым русским направлением церковного зодчества стал шатровый стиль — обращенный не вовнутрь, как византийский храм, а наружу, в экстерьер, подобно Василию Блаженному или церкви Вознесения в Коломенском. Задача такого храма — обозначить присутствие Божие, присутствие православной веры в окружающем ландшафте.

Когда, готовясь к грандиозному Казанскому походу, русские рати ставили на волжском мысу крепость Свияжск, то заранее подготовлены были и спущены затем по реке срубы стен, домов и церквей. Церковь должна была встать на новом рубеже одновременно с городом. Потому что — как обозначить иначе пришествие русского народа? Произнесите мысленно: «русский пейзаж». Что представится вашему умственному взору? Скорее всего петляющая речка. Один берег низкий, луговой, другой — высокий, поросший лесом. И там, на горе, обязательно видна небольшая церквушка, увенчанная шатром или луковичной главкой.

Попытайтесь теперь мысленно убрать эту церквушку, и вы обнаружите, что пейзаж распался. Уже непонятно — Польша перед вами, Прибалтика или Россия, уже непонятно, люди здесь живут или же дикие звери. Нет церковной главки — и пейзаж обезглавлен. Убрали шатер — и смысловая определенность пространства расшаталась.

Можно ли русским стать или только родиться?

Стать русским можно, но для того, чтобы кто-то мог стать русским, должно быть достаточно большое число людей, которые русскими родились.

У любого этноса, даже у любой нации, хотя нация – это более сложное, политическое понятие, всегда существует определенное этническое, антропологическое ядро из людей с близкими антропологическими, генетическими, культурными чертами. Представители этого ядра очевидно более похожи друг на друга, чем на представителей окружающих общностей. Они говорят на сходном языке, ведут, по большей части, похожий образ жизни, имеют общую историческую память, которая делит для них мир на «своих» и «чужих».

Современная политкорректность стремится устранить понятие рождения и воспитания как образующего этнос фактора. В «Декларации» об этом сказано совершенно неполиткорректно, зато очень корректно.

«Рождение от русских родителей в большинстве случаев является отправной точкой для формирования русского самосознания, что никогда не исключало возможности присоединения к русскому народу выходцев из другой национальной среды».

Необходимо понимать, что, чтобы присоединиться к тому или иному этносу по своему свободному выбору, нужно войти в круг тех, кто в составе этого этноса родился и был воспитан, и быть принятым в этом круге как свой, включиться в цепь браков, рождений и воспитаний. «Арап Петра Великого», приехав в Россию и женившись на шведке, вряд ли стал в точном смысле слова русским, зато, включившись в русскую систему браков и рождений, он стал прадедом великого русского поэта и страстного русского патриота.

Для того чтобы представитель другой этнической группы мог «стать» членом этноса, ему нужны образец, которому он мог бы уподобиться, и группа, с которой он мог бы смешаться. Если такой образец есть и такая группа есть, то ассимиляция, то есть вхождение новых членов в состав этноса, совершается сравнительно легко.

В первом поколении есть воля к сближению, во втором – все живут общей жизнью, в третьем уже все переженились, в четвертом различий порой не сыскать вовсе – придется долго изучать их, вглядываясь в антропологические черты, или копаться в генетических картах.

Скажем, в составе северной группы русского этноса более 30% (а в составе русских в целом – 15%) имеют мужскую Y-хромосомную гаплогруппу N1C. Это значит, что их прямые предки по мужской линии когда-то принадлежали к группам, родственным целому спектру народов – от финнов до якутов. Столетиями эти группы жили рядом со славянами, усвоили их язык и культуру, между собой перемешались, и сегодня, не покопавшись в «крови», практически не существует способа отличить потомка древлян или северян от потомка чуди или мери. И этот факт, кстати, опровергает глупость про «происхождение по матери ничего не значит» – значит, особенно если речь идет о длящихся десятилетиями и столетиями семейных связях,

С другой стороны, для славян, как и для всех восточных индоевропейцев, характерна Y-хромосома R1a1. Её носителями являются 46% русских, больше только у белорусов (тоже русских) и поляков. Несомненно, представители этой группы создали, так сказать, обобщенное славянское генетическое и антропологическое лицо русских.
Однако в своей основе ничего «славянского» в этой группе нет – она древняя восточноиндоевропейская. Она выявлена у 68% таджиков, 65% киргизов, четверти татар и башкир, предки этих народов – индоевропейское население, которое когда-то было тюркизировано, исламизировано, приобрело ряд новых лингвистических, культурных, исторических черт, и их генетика ничуть не делает их «более славянами», чем потомков чуди и мери.

Народ, этнос не может быть сведен к однородной генетической и антропологической группе. Если бы генетика имела бы власть над национальной идентичностью, то османские янычары, отобранные мальчиками по налогу кровью — девширме из христианских народов империи, разбегались бы или переменяли сторону при столкновении со своими соплеменниками.Но они этого не делали, хотя их отбирали даже не во младенчестве, а в предподростковом и подростковом возрасте.

Биологическое сходство является важным фактором, иногда – первичным опознавательным знаком свой/чужой, но не может задать самосознания и единства взаимодействия. Превращают определенную человеческую популяцию в этнос общая система адаптации к ландшафту, общая традиционная культура, на основе которой осуществляется воспитание, общий живой язык и общая религиозная и историческая идентичность и совместная жизнь.

У каждого большого и малого этноса есть та среда, в которой он чувствует себя как рыба в воде, среди которой умеет жить. Именно единство этой среды чаще всего определяет ареал распространения и психологию (и, разумеется, хозяйственную жизнь) этноса.

Скажем, для русских таким вмещающим ландшафтом является сеть больших и малых рек с удобным переходом из одного бассейна в другой. Россия получилась такой огромной именно потому, что на территории нашего расселения эта сеть настолько огромна, с прилегающими к ней морями протянувшись до Амура, Уссури, Аляски и Чукотки. Горы, степи, тайга, тундра – всё оказывалось при расселении русских вторичным элементом, если присутствовал главный, опорный – реки.

Первенствующее этнообразущее значение имеет культура младенческого и детского традиционного воспитания – бабушкины сказки, первые игры и воспроизводимая в них картина мира, семейное окружение с его языком, материальной культурой, игрушками. Когда мы говорим, что всасываем свою этническую идентичность с молоком матери, то имеется в виду именно это.

В большинстве культур носителями такого первичного воспитания являются женщины – матери и особенно бабушки. Только в тех обществах, где состав матерей во многом случаен, формируется в значительной степени из пленниц, представительниц соседних племен, роль мужчин при первичном воспитании и определении этнического самосознания значительно выше. Но, в любом случае, центральное значение имеет долгая семейная традиция – значение бабушек и дедушек при этническом самоопределении зачастую намного больше, чем отцов и матерей.

Семья — это микрокосм нации. В своей основе этнос всё равно остается социальным механизмом, обеспечивающим рождение и воспитание детей в рамках определенной культурной традиции. Успешность этноса определяется тем, что его каждое следующее поколение чуть больше предыдущего ассоциирует себя именно с этой культурой. Напротив, неудача этноса — это ситуация, когда все, кто имеет возможность из этноса «выписаться», стараются как можно скорее это сделать.

Огромную роль в этническом самоопределении играет язык. Только надо правильно понимать, что тут имеется в виду. Критики значения языка как этноопределяющего фактора любят ссылаться на мифического «филолога-слависта из американского университета», который, отлично выучив язык Пушкина, оказался бы большим славянином, чем безграмотный русский мужик с его «тудыйный» и «ложи».

На самом деле – нет. Блестяще выучивший словарь и грамматику филолог, равно как и безграмотный гастарбайтер, живой русской речью не владеют. Речь одного русского человека, выстроенная на основе русских корней и флексий, будет всегда понятна другому русскому человеку, но будет совершенно непонятна иностранцу, будь он хоть таксист, хоть филолог.
Природный носитель родного языка выстроит текст так, как никогда этого не сможет сделать выросший в другой языковой стихии иностранец.

Большинство развитых религий современного мира наднациональны. В этом смысле, конечно, нельзя считать религию этноопределяющим фактором самим по себе. Но на практике религия – это определенный образ жизни, определенная система этических и ритуальных запретов, определенная система установок на связь с высшим началом. И вот она-то формирует тот набор жизненных практик, принятых и отвергаемых, которые обозначают очень важные этнические границы.

Скажем, мир пасхальных яичек и мир кровавых жертвоприношений (и стоящих за этими ритуалами представлений) практически не имеют шанса совпасть. Можно перейти из одного в другой, как не раз переходили, к примеру, татарские мурзы, принимавшие православие. Но нельзя их совместить в одном лице – придется выбирать. В то же время внутри этих миров групповые слияния и поглощения этносов являются чисто технической проблемой.

О роли этнической исторической памяти, чувства национальной идентичности, много говорить не приходится, кроме того, что как раз она, в отличие от других элементов, чаще всего конструируется сверху. Поэтому человеку, который имеет желание стать русским, нет вообще никаких проблем усвоить этот этаж идентичности. Большая её часть берется не из глубины народных преданий, а из книг.

Именно поэтому, кстати, образование и культура не снимают этические и культурные противоречия, а зачастую возбуждают их. Это неоднократно отмечали, к примеру, исследователи такого феномена, как индуистский национализм в Индии. Столетиями индусы жили рядом с мусульманами, не подозревая, что именно творил в Индии исламский завоеватель Махмуд Газневи, а теперь, прочитав школьный учебник, они знают и, соответственно, помнят. А потому жесткая антиисламская риторика Нарендры Моди сегодня более популярна среди людей, умеющих читать, чем была бы популярна вчера среди неумеющих.

Предвыборная агитация на Аляске

Наконец, чрезвычайно важное значение для этнической идентичности, по сути решающее, если мы говорим о длительной временной протяженности, имеет совместная жизнь. Представители одного народа должны жить рядом, вместе, бок-о-бок, на общей национальной территории. Если они живут в диаспорах, они должны составлять достаточно замкнутые этнические сообщества. В противном случае от реальной этнической идентичности остается лишь смутная память о происхождении, однако своей жизнью человек вливается в другой этнос (особенно если этот этнос антропологически близок и открыт для ассимиляции) и постепенно растворяется в нем. Без совместной жизни, в диаспоральной раздробленности, в положении меньшинства, сохранение этноса оказывается непростой задачей.

Итак, определим ещё раз:

Народ, этнос – это сообщество людей, в ядре которого находится популяция похожих друг на друга фенотипически и генотипически людей, связанная общностью адаптации к ландшафту, общностью традиций воспитания, общностью живого языка и общей исторической памятью. Если этот народ имеет политическую организацию, а главное – считает свою этническую особость основанием для такой организации, то его уместно именовать нацией.

Может ли инородец стать частью народа? В большинстве случаев легко – количество народов на земле, которые реально закрыты от инородцев, крайне невелико и русские к ним точно не относятся. Сначала устанавливается соседство, общая модель адаптации и общая память, усваивается язык и традиция воспитания, а потом с помощью браков индивид или даже группа (вплоть до целых этносов) интегрируется в ядро.

Нужно ли становиться русским?

Осознанная ассимиляция, вливание в состав русского этноса и нации, естественный и логичный результат этнического развития для многих маленьких (и даже не очень маленьких) этносов России.

Противодействие ассимиляции зачастую оказывается искусственным и, порой, насильственным, так как у неё есть сразу несколько влиятельных врагов.

Во-первых, либеральные многонационалы, для которых каждый человек смешанного происхождения находка, так как ему можно вбивать установку, что для него лично выгодней Россия, в которой русское этническое начало будет подавлено.

Во-вторых, националисты и криптосепаратистские элиты части республик, отлично сознающие, что значительная часть граждан России хотела бы и желала бы ассимилироваться с русскими, причем в некоторых случаях, как у финно-угорских православных народов, грань настолько тонка, что различие приходится искусственно насаждать сверху.

В-третьих, неонацисты и расисты, их роль несущественна, но зато своей болтовней про «порчу крови» они эффектно подкрепляют первые две группы «от противного».

Становиться русским и можно, и нужно. Современный мир – это мир не только больших наций, но и больших этносов, интегрирующих в своем составе малые и средние группы.

«Мультикультурализм», навязываемый и Западу, и нам, в реальности нежизнеспособен, так как почти везде сопровождается откатом в дичайшую архаику. Огромное количество людей хочет говорить как на своем на языке великой культуры, быть интегрированными в большую традицию национальной памяти, они хотят быть своими большому числу людей и ощущать с ними определенное физическое родство и похожесть. Всё это в России означает интеграцию именно в русский этнос.

Альтернативой такой интеграции является не расцвет множества малых милых этносов, а формирование других (не-русских) больших идентичностей и проектов – большекавказского, проекта «Идель» и т.д. В их рамках будет конструироваться своя национальная память (вполне вероятно – о «русских оккупантах») и создаваться свои большие этносы, которые однажды потребуют себе статуса наций и независимой государственности.

О таком будущем для России мечтают татарские сепаратисты. Карта найдена на сайте: http://tatar-tribun.ru Что характерно, к этой публике, в отличие от русских патриотов, никто с арестом по 282 статье не приходит

Иными словами, искусственное сдерживание интеграции с русскими других народов России – это мина под нашу единую государственность в будущем. Свято место пусто не бывает.

Тем более что являются совершенно ложными утверждения о насильственном характере русификации. Напротив, в России русификация является народным естественным спонтанным процессом. Насилием, связанным с применением административного ресурса, попила бюджетов и шантажа, является как раз противодействие и сдерживание такой русификации.

У нас есть масса случаев, в которых людям отказывают в удовлетворении их законного желания стать русскими. Причем это прямо противоречит 26-й статье Конституции, в которой закреплено право каждого самостоятельно определять свою национальную принадлежность. Людей то принуждают к иной идентичности, то подкупают ею. В частности, заниматься развитием нацкультур у нас бесконечно выгодней, чем развитием русской культуры.

Отрицание права быть русским густо полируется некоей мнимой «обидой народов», которая случится, если не препятствовать русификации. Простите, чья обида, если значительная часть самих этих народов хочет стать русскими? Конечно, не их самих, а криптосепаратистских элит, для которых межнациональные противоречия у нас в стране превратились в дойную корову с бездонным выменем.

Быть русским на самом деле довольно просто. Русская культура чужда вычурности и высокомерия, в хорошем смысле слова «всечеловечна» и чужда каких-то непонятных и специфичных практик, охотно вбирает в себя все здоровые элементы других культур. Это свойство выдающийся русский национальный мыслитель И.Л. Солоневич в своей замечательной книге «Народная монархия» называл «уживчивостью».

Единственное, чего русские, как можно заметить, не терпят – это двойного дна, ситуаций, когда кто-то начинает манипулировать идентичностями, например русской и пингвинской. Когда человек пингвинского происхождения заявляет: «Я как русский человек считаю, что нам нужно немедленно покаяться перед пингвинами и искупить вину» – это и впрямь вызывает нехорошие чувства.

В продолжение этого свойства русская идентичность, конечно, довольно тотальна. Русские охотно принимают всё и вся в свои. Но очень не любят, когда им тыкают в нос, что это «чужое». Если вы будете долго и с нажимом рассказывать русскому о том, что матрешка – это японская кукла, на вас посмотрят странно.

Иными словами, русская идентичность выставляет по большому счету лишь одно требование – отказ от манипулирования и размывания этой идентичности. Правда, для некоторых именно это требование становится невыносимым бременем — им хотелось бы сохранять выгодное положение этнического протея.

Максим Сырников — выдающийся реставратор русской национальной кухни

А что русская идентичность даёт? Мы уже миновали те времена, когда являться русским было в высшей степени немодно, до той степени, что даже иные «русские националисты» выдумывали себе какие-то дополнительные отличия, например, ругали русское крестьянство, все же, кто имел такую возможность, старались выписаться из русских и по паспорту, и по морде.

Сегодня быть русским в общем престижно, даже на Западе это слово вызывает если и не восторг, то опасливый ужас. И это значит принадлежать к большой нации великого исторического значения и исключительных достижений, к грандиозной по сложности и богатству культуре, к творческому порыву, направленному на увеличение нашего своеобразия.

Мы сегодня все, независимо от этнического происхождения, становимся более русскими. Быть русскими сегодня – это не только усвоение, но и созидание. Сегодня мы как этнос и как нация сами охотно открываем и переоткрываем, а в чем-то даже изобретаем себя после столетия общенационального обморока. И у нас впереди еще много работы. Увлекательной работы.

Что такое нация?

Идеальную формулу для определения того, что такое нация, предложил немецкий философ Георг Фридрих Вильгельм Гегель:

«Таким образом действует дух народа: он есть определенный дух, создающий из себя наличный действительный мир, который в данное время держится и существует в своей религии, в своем культе, в своих обычаях, в своем государственном устройстве и в своих политических законах, во всех своих учреждениях, в своих действиях и делах. Это есть его дело — это есть этот народ. Народы суть то, чем оказываются их действия. Каждый англичанин скажет: мы — те, которые плавают по океану и в руках которых находится всемирная торговля, которым принадлежит Ост-Индия с ее богатствами, у которых есть парламент и суд присяжных и т. д.»

Предложенный Гегелем подход, оценка нации через её действия, применим к любому мало-мальски серьезному историческому народу, которые только и имеют моральное право именоваться нациями. Разумеется этот подход применим и к русским.

Русские – это те, кто создал самую обширную державу на планете, пройдя «навстреч солнца» бескрайнюю Сибирь, установив русскую власть и построив города на тех северных просторах, где никогда прежде никакое государство власти не устанавливало.

Русские это те, кто принял византийское Православие, сохранил его и развил даже тогда, когда от него отреклись сами греки, а все православные царства кроме русского – пали, в то время как русские являли всё новых и новых святых, составивших Святую Русь.

Русские это те, кто освободившись от ига монгольских ханов столетие за столетием отвоевывали лесостепи и степи у степняков, пока вовсе не покончили с набегами варваров на цивилизованные народы.

Русские это те, кто сокрушил могущественнейшие военные силы, когда-либо создававшиеся в Европе – армии Гитлера и Наполеона.

Русские – это те, кто в кратчайший срок усвоил европейскую образованность, соединил её со своей древней культурой и добились изумительных результатов в любой области деятельности – науке и технике, первыми выйдя в космос, в литературе и искусстве, голосом Достоевского поставив последние вопросы человеческого бытия.

Иными словами, Русские – это нация, совершившая великие и славные деяния, породившая для себя и подарившая миру удивительных людей, которые навсегда изменили облик мировой истории и культуры, приобретшая в этом ходе веков своё собственное неповторимое и уникальное историческое лицо.

Те свойства, через которые Гегель обозначил англичан, зачастую уже отошли в прошлое. Океан давно уже не принадлежит Британии, да и большая часть мировой торговли ушла из под её контроля. Индия давно уже им не принадлежит. А парламенты и суды присяжных есть теперь почти у всех (хоть и не всем идут впрок). Большинство же русских достижений по прежнему остаются непревзойденными. Иногда они даже вызывают растерянность у чужестранцев.

Русские это те, кто освободившись от ига монгольских ханов столетие за столетием отвоевывали лесостепи и степи у степняков, пока вовсе не покончили с набегами варваров на цивилизованные народы.

Русские это те, кто сокрушил могущественнейшие военные силы, когда-либо создававшиеся в Европе – армии Гитлера и Наполеона.

Русские – это те, кто в кратчайший срок усвоил европейскую образованность, соединил её со своей древней культурой и добились изумительных результатов в любой области деятельности – науке и технике, первыми выйдя в космос, в литературе и искусстве, голосом Достоевского поставив последние вопросы человеческого бытия.

Иными словами, Русские – это нация, совершившая великие и славные деяния, породившая для себя и подарившая миру удивительных людей, которые навсегда изменили облик мировой истории и культуры, приобретшая в этом ходе веков своё собственное неповторимое и уникальное историческое лицо.

Те свойства, через которые Гегель обозначил англичан, зачастую уже отошли в прошлое. Океан давно уже не принадлежит Британии, да и большая часть мировой торговли ушла из под её контроля. Индия давно уже им не принадлежит. А парламенты и суды присяжных есть теперь почти у всех (хоть и не всем идут впрок). Большинство же русских достижений по прежнему остаются непревзойденными. Иногда они даже вызывают растерянность у чужестранцев.

Необходимо не измышлять искусственные критерии нации, а потом ещё более искусственно подгонять к ним русских так, чтобы они под него не попадали, а просто признать тот факт, что русская нация существует. Её существование очевидно нам буквально на каждой странице исторических летописей последнего тысячелетия.

Понятие «русские» обозначает обширное уже в древности и, тем более, сегодня сообщество людей, связанных общностью происхождения, языка, самосознания и долговременным единством политической судьбы, если и не всегда актуальным, то всегда чаемым этой общностью.

Понятием русской нации охватывается не только этнографическая группа великороссов, но все восточные славяне. Группы малороссов и белорусов имели особенности в своём политическом и языковом развитии, но до начала эпохи политического конструирования наций в ХХ веке не порывали с самосознанием русского единства (или, по крайней мере, триединства), да и сейчас этот разрыв является во многом искусственным и насильственным.

Старейшее национальное государство Европы

Слово «Русь» появляется уже в исторических источниках IX века, а уже в середине XI оно относится к обширной надплеменной исторической, культурной и политической общности, к которой прилагаются понятия «земля», «люди», «язык», «власть». Нет никаких оснований отказывать этой общности в имени «нации» по крайней мере в том смысле, который вкладывается в него авторами говорящими о «нациях до национализма».

Первый раз слово «нация» по отношению к предкам славян – венедам применяется ещё в «Германии» Тацита в конце I века н.э. «Peucinorum Venedorumque et Fennorum nationes» — само по себе это говорит больше об особенностях словоупотребления римского историка, но именно из таких частных словоупотреблений и вырос, в конечном счете, концепт «нации».

Уже в начале Х века русские послы приходят в Царьград со словами «мы от рода русского» – и приходят они «от великаго князя рускаго, и от всея княжья и от всѣх людий Руское земли». Уже в первом в истории документе с упоминанием русских – Бертинских анналах за 839 год, появляется эта формула «от рода русского»: «id est gentem suam, Rhos vocari dicebant».

«Россия является старейшим национальным государством Европы» – отмечал выдающийся русский публицист и политический мыслитель И.Л. Солоневич. Русская нация появляется на историческом поприще одновременно с большинством других христианских наций Европы.

Если посмотреть на карту Европы X-XI века, то, в большинстве своем, мы увидим на ней те же страны и народы, что и сегодня, за очень и очень немногими исключениями. Англия, Франция, Польша, Чехия, Венгрия, Дания, Швеция, Норвегия, Сербия, Хорватия, Болгария, Португалия появились на карте именно в этот период. В составе Священной Римской Империи оформились королевства Германия и Италия, хотя и не достигавшие настоящего политического единства. На севере Иберийского полуострова христиане Леона и Кастилии вели реконкисту у мавров, подготавливая появление Испании. Это был период «великого происхождения народов» и русская нация явилась на свет именно в этот момент.

Феномен европейской христианской наций был переносом на конкретные ранние государства модели Священного Царства – Израиля. Народ Ветхого Завета был первой нацией в истории, нацией созданной свыше волей Господа и как Его орудие. «Библия предлагала в самом Израиле разработанную модель того, что значит быть нацией — единство народа, языка, религии, территории и правительства… именно он был для читателей Библии очевидным образцом того, какой должна быть нация, зеркалом для воображаемого образа своей нации» — указывает британский исследователь Эдриан Хастингс.

Как отмечает другой современный исследователь – Стивен Гросби – воспоминания о едином царстве Давида и Соломона, надплеменное представление о «всём Израиле», убежденность в том, что этот народ принадлежит определенной территории и что она принадлежит исключительно ему, вера в то, что земля и народ были освящены соглашением с единым Богом – все эти составляющие национальности отделяли Израиль от окружавших его неустойчивых племенных союзов, изолированных городов-государств и размытых в своей идентичности Империй.

Нетрудно отметить удивительное и, конечно же, не случайное сходство русского национального самосознания с этой моделью. С древнейших времен русская нация получает эту библейскую закваску. Владимир и Ярослав предстают как Давид и Соломон, племенные объединения выступают как аналог колен Израилевых. Постижение понятия «Всея Руси» (примененного сперва для обозначения области власти Русских митрополитов, а затем перенесенного на князей), центрального для самовосприятия русской нации и её государственно-территориального развития, невозможно без учёта пронизывающего Ветхий Завет представления о «всём Израиле» (Втор. 5, 1 и др. места).

Русь была одним из ранних слепков этого библейского образца среди христианских народов. И в наиболее полной мере воплотила в своей истории эту парадигму, сохраняя единство вопреки завоеваниям, разделениям, пленениям подобно избранному народу, сознающему не только своё этническое единство, но и метаисторическую миссию.

Русское национальное сознание оказалось одним из старейших среди национальных сознаниий европейских народов. Нет еще никакой Франции, есть «западная Франкия». Нет еще никакой Германии – есть Священная Римская Империя, к названию которой слова «германской нации» будут прибавлены лишь в 1512 году. Англия, лишь недавно под властью датских королей изжившая разделение на области англосаксонского и датского права, уже попала под власть новых властителей – горделивых нормандцев, соединивших франкскую спесь и норманнскую жестокость. А на Руси летописец уже выводит в заглавии своего труда вопрос: «Откуда есть пошла Русская Земля?».

Летописец помнит еще отличия полян от древлян и вятичей, он знает, что русские князья соединили варягов и словен, но единство этой общности именуемой «Русью» для них несомненно и вне обсуждения. Первый русский летописец сознательно конструирует образ русской истории как истории единого народа, создающего единую страну и подчиненного единой власти. О том же говорит митрополит Иларион в «Слове о законе и благодати», касаясь князя Владимира: «И единодержець бывъ земли своеи, покоривъ подъ ся округъняа страны, овы миромъ, а непокоривыа мечемь».

Лишь в 1214 году, после битвы при Бувине, где Филипп Август разбил германского императора и англичан, мы можем нащупать что-то вроде французской национальной гордости. Всего тремя десятилетиями позднее на Руси создается «Слово о погибели Русской Земли», щемящий душу патриотический манифест, оплакивающий гибель Руси в пожарище монгольского нашествия.

По прихоти истории рассказа о погибели до нас не дошло, зато нам остался настоящий гимн той старой домонгольской Руси, показывающий как высоко стояло ее патриотическое сознание. «Слово» – это настоящее признание в любви к Русской Земле, наслаждение её красотой и благоустройством.. Этот текст нужно учить наизусть в школе.

«О, свѣтло свѣтлая и украсно украшена, земля Руськая! И многыми красотами удивлена еси: озеры многыми удивлена еси, рѣками и кладязьми мѣсточестьными, горами, крутыми холми, высокыми дубравоми, чистыми польми, дивными звѣрьми, различными птицами, бещислеными городы великыми, селы дивными, винограды обителными, домы церковьными и князьми грозными, бояры честными, вельможами многами. Всего еси испольнена земля Руская, о прававѣрьная вѣра хрестияньская!»

Но предметом любования является не только природная красота Руси, но и её сила, власть над многими народами и престиж её единодержцев. При этом русские четко осознают себя как этнос среди этносов, народ среди народов:

«Отселѣ до угоръ и до ляховъ, до чаховъ, от чахов до ятвязи и от ятвязи до литвы, до немець, от нѣмець до корѣлы, от корѣлы до Устьюга, гдѣ тамо бяху тоймици погании, и за Дышючимъ моремъ; от моря до болгаръ, от болгарь до буртасъ, от буртасъ до чермисъ, от чермисъ до моръдви,— то все покорено было Богомъ крестияньскому языку, поганьскыя страны, великому князю Всеволоду, отцю его Юрью, князю кыевьскому, дѣду его Володимеру и Манамаху, которымъ то половоци дѣти своя полошаху в колыбѣли. А литва из болота на свѣтъ не выникываху, а угры твердяху каменые городы желѣзными вороты, абы на них великый Володимеръ тамо не вьѣхалъ, а нѣмци радовахуся, далече будуче за Синимъ моремъ».

Ни в один период своей истории русские не теряли память о своей общности и не забывали её имя, хотя на долю русских приходились очень тяжелые времена. Епископ Владимирский Серапион жаловался в первые десятилетия монгольского ига: «Величьство наше смѣрися, красота наша погыбе, богатьство наше онѣмь в користь бысть, трудъ нашь погании наслѣдоваша, земля наша иноплеменикомъ в достояние бысть».

Это кстати лучший ответ современника тем, кто пытается сегодня представить тот натиск с Востока едва ли не как расцвет дружбы и союзничество. «В сласть хлеба своего изъести не можем» – это данная Серапионом точная формула вековых русских бед, так сгустившихся в годы нашествия, – не досталось нам такой радости, чтобы свой собственный хлеб подолгу вкушать всласть – то он пополам со слезами, то на него посягает чужеземец, то недород. Простая русская мечта – изъесть всласть своего хлеба.

Лишь в 1214 году, после битвы при Бувине, где Филипп Август разбил германского императора и англичан, мы можем нащупать что-то вроде французской национальной гордости. Всего тремя десятилетиями позднее на Руси создается «Слово о погибели Русской Земли», щемящий душу патриотический манифест, оплакивающий гибель Руси в пожарище монгольского нашествия.

По прихоти истории рассказа о погибели до нас не дошло, зато нам остался настоящий гимн той старой домонгольской Руси, показывающий как высоко стояло ее патриотическое сознание. «Слово» – это настоящее признание в любви к Русской Земле, наслаждение её красотой и благоустройством.. Этот текст нужно учить наизусть в школе.

«О, свѣтло свѣтлая и украсно украшена, земля Руськая! И многыми красотами удивлена еси: озеры многыми удивлена еси, рѣками и кладязьми мѣсточестьными, горами, крутыми холми, высокыми дубравоми, чистыми польми, дивными звѣрьми, различными птицами, бещислеными городы великыми, селы дивными, винограды обителными, домы церковьными и князьми грозными, бояры честными, вельможами многами. Всего еси испольнена земля Руская, о прававѣрьная вѣра хрестияньская!»

Но предметом любования является не только природная красота Руси, но и её сила, власть над многими народами и престиж её единодержцев. При этом русские четко осознают себя как этнос среди этносов, народ среди народов:

«Отселѣ до угоръ и до ляховъ, до чаховъ, от чахов до ятвязи и от ятвязи до литвы, до немець, от нѣмець до корѣлы, от корѣлы до Устьюга, гдѣ тамо бяху тоймици погании, и за Дышючимъ моремъ; от моря до болгаръ, от болгарь до буртасъ, от буртасъ до чермисъ, от чермисъ до моръдви,— то все покорено было Богомъ крестияньскому языку, поганьскыя страны, великому князю Всеволоду, отцю его Юрью, князю кыевьскому, дѣду его Володимеру и Манамаху, которымъ то половоци дѣти своя полошаху в колыбѣли. А литва из болота на свѣтъ не выникываху, а угры твердяху каменые городы желѣзными вороты, абы на них великый Володимеръ тамо не вьѣхалъ, а нѣмци радовахуся, далече будуче за Синимъ моремъ».

Ни в один период своей истории русские не теряли память о своей общности и не забывали её имя, хотя на долю русских приходились очень тяжелые времена. Епископ Владимирский Серапион жаловался в первые десятилетия монгольского ига: «Величьство наше смѣрися, красота наша погыбе, богатьство наше онѣмь в користь бысть, трудъ нашь погании наслѣдоваша, земля наша иноплеменикомъ в достояние бысть».

Это кстати лучший ответ современника тем, кто пытается сегодня представить тот натиск с Востока едва ли не как расцвет дружбы и союзничество. «В сласть хлеба своего изъести не можем» – это данная Серапионом точная формула вековых русских бед, так сгустившихся в годы нашествия, – не досталось нам такой радости, чтобы свой собственный хлеб подолгу вкушать всласть – то он пополам со слезами, то на него посягает чужеземец, то недород. Простая русская мечта – изъесть всласть своего хлеба.

В работе «Существовало ли русское национальное государство?» (Включена в антологию “Национализм: pro et сontra (СПб.: РХГА, 2017 сс. 771-779) я выделил следующие черты раннего национального государства:

1). относительное совпадение этнонима и политонима; 2). ирредентизм – притязание на соединение в одном государстве всех представителей одного этно-культурного комплекса; 3). неприятие внешней этнократии, то есть отрицание права чужеземцев на власть, стремление иметь своего природного государя; 4). зачаточные формы общенационального политического представительства; 5). тенденция к формированию единого экономического субъекта – внутренний рынок, протекционизм, контроль внешней торговли; 6). оформление национальной церковной организации; 7). формирование идеологии изоляционизма/исключительности, то есть комплекса идей «мы должны быть сами по себе» и, при этом, «мы особенные».

И все эти черты ярко и выпукло присутствовали в истории России XV-XVII вв.

1. Совпадение политонима и этнонима налицо. Россия=Русь=Русская Земля=люди русские все это однозначно воспринимается как имеющее вполне определенную политическую локализацию и относящееся ко вполне определенному народу. Понятия «Москва», «московиты» используются только иностранцами

2. Ирредентизм выражен в политике великих князей и царей Московских в высшей степени сильно. «Князь хочет вотчины свои — земли русские» — такова политика Василия III. Внутренняя иррредентистская политика проводится предельно последовательно. Внешняя ирредентистская политика заточена прежде всего против Польши-Литвы и обосновывается историческими, вероисповедными и этническими аргументами — Русские земли — это отчина русских князей, населенная православными русскими людьми.

3. Установка на неприятие внешней этнократии выразилась со всей определенностью в эпоху Смутного Времени. Нежелание терпеть на престоле польских ставленников и польских оккупантов в Кремле, несмотря на любую их формальную легитимность» была важнейшим двигателем событий Смуты к порогу победы над нею. При этом в посланиях Пожарского и Минина четко проводится различение между внешними врагами и русскими ворами — как двумя разными типами противников национального движения.

4. Земские соборы были для своей эпохи весьма добротной зачаточной формой национального представительства. Они были всесословны и всеземельны, их голос воспринимался именно как совет всей земли.

5. Безусловно имела место единая субъектность во внешней торговле. Государство быстро взяло ее в свои руки и поставило под жесткий контроль. В определенных кризисных ситуациях, например когда надо было спасать финансовую систему после медного бунта, национальная внешняя торговля действовала как единое целое под контролем государства. При этом с середины XVII века начинает проводиться хотя и не последовательная протекционистская политика по отношению к русскому купечеству, меры по защите его от иностранной конкуренции.

6. Национальная церковная организация была одним из ранних достижений в становлении русского государства. Автокефалия 1448 г. сформировала эту организацию, а затем она бдительно охранялась, будучи закреплена в 1589 г. с установлением патриаршества. Интересно, что закат раннего русского национального государства начался тоже в церковной сфере — с Большого собора 1666 г. — и его одновременными клятвами на старые обряды (осуждение национальной церковной традиции) и осуждением Никона судом восточных патриархов (признание внешнего суверенитета в духовных делах).

7. Идеология национального изоляционизма/исключительности также была сформирована в доктрине последователей Иосифа Волоцкого. «Русская земля благочестием всех одоле». И там же и доктрина III Рима старца Филофея, которые многие ошибочно считают мессианистской. На самом деле это была изоляционистская доктрина, суть которой «не нужно православному царю Московскому отвоевывать Константинополь — отныне Русская Земля это Третий Рим и это её интересы и есть политические интересы православия».

Благодаря Жанне д’Арк французы додумались до того, что англичане не имеют прав на прекрасную Францию. Столетняя война вообще сыграла огромную роль в становлении национального самосознания европейских народов – достаточно сравнить два варианта одной и той же хроники знаменитого Фруассара, написанные с разницей в несколько десятилетий и посвященные одним и тем же событиям – в первом варианте все проникнуто идеей рыцарства, во втором – понятием о национальности. Один и тот же поступок сперва трактовался Фруассаром как совершенный согласно правилам чести, потом же как присущий природе англичан или французов.

Но несмотря на это противопоставление, невозможно себе представить, чтобы в XV и начале XVI века французский или английский король обосновывал свои притязания на ту или иную территорию национальным принципом, чтобы он не защищал свои владения, а требовал передачи чужих, ссылаясь на то, что «там живут французы». Между тем, едва освободившись от ордынских пут, Россия начинает ирреденту русских земель. Польско-Литовское государство и Ливония мыслятся как похитители «вотчины» доставшейся русским князьям от предка – князя Владимира.

Когда Иван III требовал земли Западной Руси, захваченные Литвой, в частности Киев, он подчеркивал, что требует назад русскую землю по праву русского государя:

«Русская Земля вся с Божьей волею из старины от наших прародителей наша отчина; и нам ныне своей отчины жаль, а их отчина Лятская земля да Литовская; и нам чего деля тех городов и волостей своей отчины, которые нам Бог дал, ему отступатись? Ано не то одно наша отчина, коя городы и волости ныне за нами: и вся Русская Земля Киев и Смоленск и иные городы, которые он за собою держит в Литовской земле с Божей волею из старины от наших прародителей наша отчина».

Послам Папы, стремившимся заинтересовать Василия III войной с далекими турками, бояре отвечают: «князь великий хочет вотчины своей земли Русской». За этими требованиями неизменно следовали поражавшие европейских дипломатов развернутые исторические объяснения прав Русского государства. «Русские дипломаты умело пользуются своей исторической ученостью и создают сложную теорию власти московских государей, высоко поднимавшую авторитет русского монарха… Это была творческая политическая идеология, направлявшая политику Русского государства по пути защиты национальных интересов, национальной культуры в сложной среде европейской цивилизации», – отмечает Д.С. Лихачев в работе «Национальное самосознание Древней Руси».

Русское самосознание было при строительстве государства чрезвычайно важным фактором. Францию столетиями приходилось собирать из разнородных кусков. Иван III и Василий III за полвека собрали все русские земли за пределами Литвы и в них не обнаружилось никакого сепаратизма. Всего 70 лет спустя после присоединения к Московскому государству Псков выдерживает осаду Стефаном Баторием ощущая себя как органичная часть единого Русского государства. Ни в ходе Ливонской войны, ни в ходе Смуты Новгород не пытается воспользоваться возможностью для сепаратистских поползновений – новгородская измена очевидно корениться лишь в воспаленном тираническом мозге Ивана IV. Не редкие в этих городах городские восстания никогда не носят сепаратистской окраски, свидетельствуя, что полисное начало в них укоренилось куда глубже, чем сепаратно-государственное. Ничего не слышим мы ни о тверском, ни о рязанском сепаратизме…

В Европе в эту эпоху царит дух религиозных войн. Битва католиков и протестантов едва не уничтожает зарождающиеся первые признаки национального самосознания. И лишь ужас и отвращение то того, что соплеменники, говорящие на одном языке, делают друг с другом, укрепляет национальное самосознание поверх религиозных границ. Европейские нации во многом выросли на отрицании религиозного раскола – и это была позитивная и объединяющая сторона европейского национализма. Но в нем было и немало по-гречески партикулярного, слишком часто национальная неприязнь была направлена на ближайшего соседа и формировала нацию именно через эту враждебность. Что бы были французы без вражды к англичанам, немцам, испанцам.

В начале XVII века русская нация доказала, что не только существует, но и способна к самостоятельным организованным действиям даже в отсутствие монарха-суверена, русские общины смогли восстановить государственность и монархию в условиях политического распада.

Восстановление родины начинается с громкого патриотического слова – с посланий патриарха Гермогена, зовущих Русь к сопротивлению ворам и захватчикам, с посланий нижегородского ополчения звавших «стоять вместе против общих врагов и русских воров, что новую кровь в государстве всчинают». Именно патриотическое слово и национальное самосознание стали тем восстанавливающим веществом, которые возродили Россию в тот момент, когда её государственность была смолота в труху.

Эта борьба осознавалась как борьба за национальное, а не только за государственное начало. Как писали в 1611 году в Москву из осажденного Смоленска: «в то время на Москве русские люди возрадовались и стали меж себя говорить, как бы во всей земле всем людям соединитись и стати против литовских людей, чтобы литовские люди из всее земли Московские вышли все до одново».

И вот Хронограф 1617 года описывает собор, утвердивший новую династию, давая картину единства нации:

«От предела российской земли и до её окраин народ православный, малые люди и великие, богатые и нищие, старые и юные обогатились богатым разумом, от всем дающего жизнь и светом добромысленного согласия все озарились. Хотя и из разных мест были люди, но в один голос говорили, и хотя несогласны были удаленностью житья, но собрались на единый совет как равные».

Русификация русских

Русская нация за столетия истории выработала самостоятельную и самобытную цивилизацию, которая может быть описана строгой системой категорий, наподобие той, что предложена мной в работе «Категории русской цивилизации». Проблемы развитию русской нации создала культурная псевдоморфоза XVII-XVIII веков связанная с церковным расколом с принятием русской монархией и дворянством западной культуры и фактическим порабощением русского крестьянства. Нация оказалась культурно расколота.

В то же время не следует преувеличивать степень этого раскола – абсолютизм XVIII века во всех без исключениях странах Европы создавал тенденции, противоречившие национализму, в XIX же веке и самодержавие, и дворянство и все образованные слои стремительно национализировались, создав в короткий срок одну из самых высокоразвитых национальных культур Европы. Из раннего национального государства Россия трансформировалась в империю, которая, однако, всё более приобретала характер национальной империи. Упомянутый выше граф Уваров, один из творцов русской национальной политики, писал императору Николаю I, подводя итоги 16 годам управления министерством народного просвещения: «Новое поколение лучше знает Русское и по-Русски, чем поколение наше».

Даже самый космополитичный из русских царей XIX века Александр I в конечном счете закончил жизнь простым русским мужиком – святым старцем (в этом факте, несмотря на всю его удивительность, уже не сомневается, кажется, никто из серьезных исследователей александровской эпохи).

Но ещё Отечественная Война 1812 года мыслилась и как патриотическое и как национальное движение.

«Французы явились как представители космополитической идеи способной, во имя общих начал, прибегать к насилию, к убийству народов; русские явились представителями идеи народной — с любовью охраняющей дух и строй самобытной, органически сложившейся жизни. Вопрос о национальностях был поставлен на Бородинском поле, и русские решили его здесь в первый раз в пользу национальностей», — писал русский литературный критик славянофил Николай Страхов.

В Европе немецкий национализм был не предшественником, а напротив – побочным плодом русского патриотического сопротивления Наполеону. Россия чрезвычайно широко раскинула сеть сопротивления завоевателю, увлекши многие европейские умы. Выдающийся военный теоретик А.А. Свечин в «Эволюции военного искусства» так описывает эту пропагандистскую войну России на немецком национальном фронте.

«В России был организован “Немецкий Комитет” под фактическим руководством Штейна, политического вождя национального движения в Германии, согласившегося взять на себя руководство русской агитацией… Образчиком агитационной литературы, отпечатанной в Петербурге, в сенатской типографии, в октябре 1812 г., на средства неограниченного монарха, является написанный Арндтом по особому заказу “краткий катехизис для немецких солдат”… Немецкий государь посылает немецкого солдата на войну: должен ли немецкий солдат воевать? Нет, отвечает Арндт; монархическая идея подчиняется идее национальной, отечественной, если государь натравливает своих солдат на неповинных, на имеющих право на своей стороне, если государь посягает на счастье и свободу своих подданных, если он хочет помогать врагам своего отечества, если он позволяет грабить, бесчестить, насиловать свое население, то слушаться такого государя значило бы нарушать божеский закон… Солдат должен помнить, что родина, отечество бессмертны и вечны, а монархи и всякое начальство уйдет в прошлое со своим мелким честолюбием, со всем постыдным, что они наделали…».

Созданная Россией пропагандистская машина просто не оставляла Наполеону шансов ни сломить русский народ, ни укрепить свое господство в Европе. Самовлюбленному завоевателю противостояли не только солдаты, но и мастера слова от патетичного адмирала Шишкова, ставшего автором царских манифестов и отчетов русского командования, до виртуоза популистской пропаганды графа Ростопчина с его афишами.

Без культурной, символической составляющей нам не понять многих важнейших исторических событий, от данной прежде всего по политическим соображениям Бородинской битвы, в которой каждый русский офицер считал за счастье погибнуть или получить ранение, и до эпического и ужасающего пожара Москвы. Россия противопоставила Наполеону не только превосходство духа, но и превосходство разработанной патриотической идеологии.

Этот факт звучит настоящей насмешкой над популярной в западной историографии теорией «часовых поясов национализма», выдвинутой Эрнстом Геллнером. Мол, национальное сознание развивается в Европе с Запада на Восток. Причем чем западней и раньше, тем более развит национализм и тем в большей степени он носит гражданский характер. И напротив, чем восточнее, тем позднее он развивается и тем более этноцентричен. Как видим, это попросту неправда. Русское национальное сознание не младше, а старше не только немецкого, но и французского и английского. Оно, пожалуй, старейшее в Европе среди всех современных народов.

Развитие русского национализма в имперскую эпоху было достаточно своеобразно, поскольку перед ним стояли совершенно иные задачи, чем, к примеру, перед немецким национализмом. Немцы до Бисмарка были одним этносом расчлененным на множество государств. Главное что их связывало — общность генетического происхождения. Чуть менее — история и язык (который и до сего момента диалектно раздроблен). Совсем не связывали религия – нация была разорвана противостоянием католиков и протестантов, и государственность – немецких государств даже после проведенной Венским конгрессом унификации было великое множество. Немецкий националист обязан был стоять выше религии и быть антипатриотом (по крайней мере за пределами двух государства гегемонов — Пруссии и Австрии, причем в многонациональной Австрии всё было сложно). Конструкция немецкого национализма основывалась на идее трансграничного единства сыновей единого этноса, которые, опирясь на право народа на самоопределение, пытаются осуществить политическое единство.

Русские в XIX веке были этносом подавляющая часть которого была охвачена границей единого Отечества (за пределами была лишь Галиция о которой до времени мало вспоминали). Соответственно объединяющая этническая рамка была тавтологией, она ничего вообще не объясняла. Зато внутри границ единого Отечества русские сталкивались с тем, что наряду с нами в том же отечестве живут представители других этносов, других религий, других культур и цивилизаций, да и сам этнос был в значительной степени цивилизационно расколот между простым народом и совокупностью духовных иностранцев — дворянством.

Перед русскими вставал вопрос цивилизационной, культурной, а по возможности и религиозной ассимиляции тех, кто находится в том же Отечестве. Вопрос о том, как сделать если не всех, то значительную часть их природными патриотами. Соответственно конструкция русского национализма строилась на державном патриотизме, форсировании православия и общих культурных черт, которые должны перекрывать этничность и быть выше голоса крови. «Право народов на самоопределение» в этническом смысле для русских было в тот момент бессмысленно, поскольку потенциальная «нация как гражданское сообщество» должна была быть намного больше числом русской нации как этноса. Самодержавие было той рамкой, которая создавала Отечество — рухнет оно и Отечество тоже рассыплется (так оно и произошло, и большевистская пересборка была лишь неумелым склеиванием обломков).

Императрица Александра Федоровна в русском кокошнике, полагавшемся придворным этикетом при Николае I. 1836 г.

Пожалуй ещё более важна была политика русификации самих русских, русского дворянство, национальной элиты, которая, в духе абсолютизма XIX века, воспитываема была всевозможными «мадам, месье и аббэ» в духе космополитического полупросвещения, в незнании русского языка и презрении к русским понятиям. Столкнувшись с тем, что в таком космополитическом духе воспитанное офицерство устроило против правительства заговор, причем заимствовав (в достаточно своеобразном виде) и некоторые идеи европейских национализмов, правительство впервые озаботилось тем, чтобы посреди сотрясающих Европу гражданских бурь постараться собрать воедино остатки былых русских своеобразных национальных понятий и основать именно на них систему образования в национальном духе.

Так появилась уваровская формула «православие, самодержавие, народность», русский язык, история и словесность легли в основу образовательной системы, заняв большую часть часов преподавания. Сдвинутая с мертвой точки Карамзиным русская национальная историография открывала для русских всё больше тайн их собственного отечества – публиковались памятники древнерусской литературы, летописи, собрания документов, найденные археографическими экспедициями. Углубляя собственное самосознание русские приходили к выводу, что Россия – не просто одна из европейских наций, но самобытная цивилизация, равночестная европейской. Именно на этом взялись настаивать мыслители-славянофилы степень противостояния которых официальной политике Николая I значительно раздута публицистикой.

Зачастую чтобы представить Романовых «немцами на престоле» приходится идти на откровенный подлог, такой как якобы сказанная Николаем I фраза: «русские дворяне служат государству, немецкие служат нам». На деле нет никаких документальных источников этой фразы старше советской публицистической брошюры историка А.Е. Преснякова изданной в 1925 году. На самом деле император говорил прямо противоположное: «я сам служу не себе, а вам всем» и если за что и гневался на публициста Юрия Самарина, писавшего против засилия немцев, то за создаваемое у читателей впечатление, что монархия недостаточно верна национальным интересам русского народа, с чем император был категорически несогласен.

К вопросу интеграции с русской нацией разных иноэтнических групп добавлялся вопрос внутренней ирреденты – восстановления русского самосознания у тех частей русского народа, которые прожили долгие столетия в отчужденном состоянии в составе Речи Посполитой и были возвращены России только в ходе разделов последней. Значительная часть этих русских была частично ополячена, принадлежала к униатской церковной организации.

О значимости вопроса возвращения русского самосознания западным русским говорит тот факт, что ещё дед Ф.М. Достоевского (род которого происходил от некогда переселившейся в Литву ветви боярского рода Ртищевых) был униатским священником, а ещё отец родился польским подданным, сын же вырос не только в величайшего писателя, но и в одного из виднейших русских националистов, автора формулы: «Хозяин земли русской — есть один лишь русский (великорус, малорус, белорус — это всё одно) — и так будет навсегда».

Особенно значительными были успехи Российской Империи в восстановлении русского самосознания белорусов. В 1830-е годы было произведено воссоединение с Русской Православной Церковью западнорусских униатов. В 1860-е, после польского мятежа деятельностью крупнейшего государственного деятеля русского направления М.Н. Муравьева были отброшены оказавшиеся затратными и бесполезными попытки русифицировать русофобствующую польскую шляхту. Правительство сделало ставку на этнически русских крестьян – белорусов и великороссов-старообрядцев и именно они смогли помочь ему подавить мятеж.

М.Н. Муравьев Виленский

Действия Муравьева в союзе с русскими крестьянами воспринимались как своего рода подлинная освободительная война русских против чужой власти, хотя и ведшаяся в специфических условиях, когда край отвоевывался не у внешнего, а у внутреннего противника. Муравьев сыграл для русских в 1860-е годы роль, в чем-то сравнимую с ролью Бисмарка. И тот и другой «железом и кровью» объединяли нацию. И тот и другой вели борьбу с трансграничностью католицизма, с той, впрочем, разницей, что Бисмарк подавлял католицизм у самих немцев, Муравьев же расцеплял католицизм поляков и православие русских, осуществлял «разбор оспариваемой паствы», проводя четкую цивилизационную границу.

Политика Муравьева, поддержанная крупнейшим национальным публицистом – Катковым и поэтом Тютчевым сыграла виднейшую роль в становлении русского национального самосознании эпохи и развитии русского национализма. И могла бы сыграть еще большую, если бы у императора Александра II существовала большая к доверенность к этому государственному деятелю, подобная той, что была у кайзера Вильгельма I к «железному канцлеру». Увы, тут русскому национализму не повезло – император находился под преимущественным воздействием либерально-западнических веяний или влиянием аристократических кругов, проявлявших солидарность с польской шляхтой против русского мужика и сделавшего на него ставку «красного» графа.

Русский национализм исторически развивался как интегрирующий империю державный патриотизм с отчетливым культурным и религиозным акцентом. Этнический аспект актуализовался при споре о главенствующей роли русских внутри империи. Это отчетливо проявлялось в обсуждении остзейского и польского вопросов. Ставший на ноги и получивший голос благодаря гласности в пореформенной печати русский национализм категорично настаивал на том, что Русский Царь – это царь, прежде всего, русской нации.

«Русский государь родился, вырос на русской земле, он приобрел все области с русскими людьми русским трудом и русской кровью. Курляндия, Имеретия, Алеутия и Курилия суть воскрылия его ризы, полы его одежды, а его душегрейка есть святая Русь. Видеть в государе не русского, а сборного человека из всех живущих в России национальностей, это есть такая нелепость, которую ни один настоящий русский человек слышать не может без всякого негодования» — подчеркивал в 1864 году историк-панславист М.Н. Погодин.

Россия XIX-начала ХХ вв. была обширной и весьма разнородной империей, которая охватывала многочисленные народы разных языковых и религиозных групп, стоявшие на разных уровнях социального и экономического развития, от первобытного до буржуазного. В ней имелись такие проблемы как польская – проблема поглощенного империей развитого соседнего национального государства, еврейская – проблема многочисленной компактно расселенной неассимилированной (и неассимилируемой в полной мере) диаспоры, украинская – попытки сформировать из части русских отдельный этнос с притязанием на собственную государственность, старообрядческая – искусственная оторванность части русского народа от господствующей церкви в результате спорной реформы XVII века.

Идеологией как центральной власти России, самодержавия, так и националистической элиты, а также значительной части бюрократии было превращение России в современное национальное государство в котором центростремительные тенденции господствуют над центробежными иноэтническими и иноцивилизационными силами. Именно такую политику проводило правительство «русификатора всея Руси» Александра III, сочетавшего установку на русификацию окраин, на внутреннее своеобразное культурное развитие и на полноценную индустриализацию, сопровождлавшуюся увеличением инфраструктурной связанности страны.

«Россия для русских и по-русски» — было для императора реальной программой. Опираясь на возраставшую индустриальную мощь и готовившуюся к введению в начале ХХ века систему всеобщего образования правительство, готовилось решить задачу трансформации России в современное национальное государство.

Однако Россия была разорвана внутренними социальными противоречиями раньше, чем успела решить свои национальные задачи. Элита российского общества, дворянство и становящаяся буржуазия, представляла собой высокоразвитую европейскую нацию в точном смысле слова – с высоким уровнем образования, развитой духовной культурой, поражавшей мир исключительными творческими достижениями, научной и технической мыслью и политическими притязаниями на управление страной вместе с самодержавием (или вместо него). Русский национализм был для значительной частью этой имперской верхушки, включавшей несколько миллионов человек, естественной и логичной идеологией, хотя в радикально настроенных кругах, — среди социалистов и либералов был популярен и космополитизм, интернационализм, или национализм других наций.

Однако ниже уровня этой имперской гражданской нации располагалось более 100 миллионов русских крестьян, представителей простонародья из других этнических групп, чьё политическое, культурное и национальное сознание было довольно примитивно. Разумеется, представлять русского крестьянина дикарем не было никаких оснований – он имел собственное нравственное мировоззрение, набор общественно-политических убеждений и предрассудков, оригинальный взгляд на внешнюю политику, в основе это была традиционная иерархическая картина с царем-батюшкой в центре и Богом на Небе.

Однако этот образ мира русского трудящегося большинства, составлявшего в России гораздо больший процент населения по сравнению с верхушечной нацией, постоянно подвергался эррозии благодаря влиянию «модерной» верхушечной нации, значительная часть которой увлечена была либеральными и социалистическими идеями, натравливала трудящихся на самодержавие и православие. При этом для либералов западничество стояло на первом месте по сравнению с национальными ценностями, а социалисты и вовсе отрицали национальное начало.

Для защиты крестьянской массы от этого разлагающего влияния правительство под влиянием К.П. Победоносцева выбрало ошибочную ставку на «народный инстинкт», который должен был делать русского человека подсознательно приверженным к консервативным началам. А чтобы сохранить это инстинктивное восприятие, массы следовало не тревожить грамотностью и образованием. В результате к революции большая часть русского народа подошла не в достаточной мере осознавая свои долгосрочные экономические, социальные и политические интересы, оставаясь податливой на пропаганду агитаторов.

Правительство Российской Империи все больше отождествляло себя с национальными русскими ценностями. Сторонником русского православного консерватизма был император Николай II, активно разворачивалась деятельность организаций русских националистов, как право-консервативных, так и центристских и умеренно либеральных. В рамках национальных организаций нащупывались пути сближения верхушечных националистов и русской крестьянской массы, особенно в регионах с напряженной этнической обстановкой. В.В. Шульгин в «Годах» ярко описывает механизмы заключения русскими крестьянами и помещиками на Волыни блока против против польских помещиков на выборах во вторую Государственную Думу.

В 1912 году Дума приняла закон о выделении из состава Царства Польского Холмской Губернии, имевшей преимущественно русское православное население. Это был символический рубеж — этнорелигиозный фактор был поставлен выше политико-географического. Еще более последовательно этноцентричной, ориентированной на предоставление привилегий русским, был законопроект о земствах в Западном крае, проводившийся П.А. Столыпиным вопреки сопротивлению не только левых, но и правых в Думе и Государственном Совете.

«В этом законе проводится принцип не утеснения, не угнетения нерусских народностей, а охранения прав коренного русского населения, которому государство изменить не может, потому что оно никогда не изменяло государствуи в тяжелые исторические времена всегда стояло на западной границе на страже русских государственных начал» – говорил Столыпин в своей последней речи перед Думой 27 апреля 1911 года.

Деятельность Столыпина была настоящим русским национализмом у власти. О премьере не случайно говорили «в нём русское было центром всего». Это касалось как идеологии, которую он провозглашал с думской трибуны: «Народы забывают иногда о своих национальных задачах; но такие народы гибнут, они превращаются в назем, в удобрение, на котором вырастают и крепнут другие, более сильные народы». Премьер подчеркивал, что «власть есть хранительница государственности и целости русского народа».

Не менее важна чем идеология была его социальная программа – создание сильного, образованного, независимого русского крестьянина-предпринимателя, который сознательно отождествляет свои кровные интересы с устойчивостью национального и государственного порядка страны. Столыпин предпринял огромные усилия для того, чтобы перевести многомиллионную массу русского народа в состав современной модерной нации. К сожалению, ему не хватило на это времени. Убийство премьера-националиста, социальный кризис и коллапс государства на долгие десятилетия прервали традицию прорусской этнической политики.

В Первую мировую войну русская нация вступила в состоянии полупереваренного, недовершенного национального сознания. В результате квазипатриотическая демагогия, обвинения в непатриотизме, оказались опаснейшим орудием «прогрессивной» верхушечной нации в борьбе против монархии. Мнимая «немецкость» династии, мнимая «измена» императорской фамилии стали мощным инструментом расшатывания народного доверия и подрыва государства. Страна расплатилась коллапсом за недоделанность национального сознания, когда массы усвоив негативное содержание национальных лозунгов – «свои против чужих» не усвоили принципов национальной солидарности, взаимного доверия и взаимной поддержки.

Русские в ХХ веке. Триумфы среди трагедии

Свержение монархии, безвластие, многовластие и гражданская война повлекли за собой не только сепаратизм иноэтнических окраин. Но и официальную фиксацию раскола русского народа. В Киеве была провозглашена Украинская Народная Республика – украинский сепаратизм стал одним из существенных факторов в ходе интервенции и гражданской войны. Активно действовала Белорусская Рада, предпринимались активные оформления казацкого, сибирского, дальневосточного областничества.

Если большую часть участников белого движения составляли сторонники «единой и неделимой России», русские националисты и патриоты, то большевики активно использовали лозунг равноправия народов и поддержку сепаратистски настроенных сил в среде народов Поволжья и Северного Кавказа. Большевистская политика в этих регионах была окрашена в откровенно антирусские тона. В отделившихся от России новообразованиях советские режимы при их отвоевании оформлялись как национальные рабочие правительства против национальных буржуазных правительств. Этнический раскол России и русского народа был для лидеров большевиков самоочевидной данностью.

Большевистский нарком Чичерин гордился усилиями в деле расчленения России:

«Мы отдали Эстонии чисто русский кусочек, мы отдали Финляндии – Печенгу, где население этого упорно не хотело, мы не спрашивали Латгалию при передаче ее Латвии, мы отдали чисто белорусские земли Польше. Это все связано с тем, что при нынешнем общем положении, при борьбе Советской Республики с капиталистическим окружением верховным принципом является самосохранение Советской Республики как цитадели революции… Мы руководствуемся не национализмом, но интересами мировой революции».

В создании конструкции СССР большевистские лидеры с одной стороны заложили политически увековеченное разделение малороссов (переименованных в украинцев) и белорусов от великороссов, к которым теперь в одиночку стало применяться понятие «русские». С другой стороны была отвергнута идея создания «Русской республики», подразумевавшая выделение из состава РСФСР Татарии, Башкирии и т.д. СССР превратился в неравноправную ассиметричную конструкцию, главный ущерб от которой был связан с фиксацией украинского сепаратизма. В 1924 году в Киев был возвращен ведущий идеолог украинизации М.Н. Грушевский, чтобы заложить теоретические основы введения украинского языка и украинской идентичности с помощью массовой советской школы.

В основе национальной политики первых десятилетий большевистского правления лежала системная русофобия. Русский народ рассматривался как нация «великая только своими насилиями, великая только так, как велик держиморда» (выражение Ленина). Вождь большевиков настаивал на всемерной зачистке управленческого аппарата от «моря шовинистической великорусской швали».

Отношения русских с другими народами России должны были характеризоваться всемерным унижением русского народа, который таким образом должен компенсировать другим народам имевшие место в прошлом угнетения. «Мы, — говорил от имени русского народа Н.А. Бухарин, — в качестве бывшей великодержавной нации должны поставить себя в неравное положение в смысле еще больших уступок национальным течениям». Фактически СССР мыслился его создателями как тюрьма для русского народа, где он отбывает наказание за Российскую Империю, объявленную «тюрьмой народов».

По счастью даже у этого аффирмативного интернационализма имелись свои берега. Большевистскими лидерами была подвергнута обструкции и разгромлена «султан-галеевщина», предполагавшая выделение из РСФСР татарски-башкирско-чувашского государства в Поволжье («на совершенно равных с Украиной правах»), формирование в Средней Азии Республики Туран. Эти проекты Султан-Галеев обосновывал тем, что «это страшно для русского национализма, а для революции это не страшно». В данном случае геополитические соображения и принцип государственного единства у большевистских лидеров все же восторжествовали над стройностью идеологической доктрины.

Произошел раскол русской нации и государства, сущность которого очень точно сформулировал Александр Солженицын:

«До 1917, уже несколько веков, казалось естественно  принятым, что Россия — это государство русское. Даже при разнонациональности имперского аппарата (значительной прослойки немецкой и немецко-балтийской, да и других) — без оговорок понималось и принималось, что государство держится и ведётся русским племенем. Но уже от Февраля это понимание стало расплываться, а под раскалённым ленинским катком — русский народ уже и навеки потерял основания считать Российское государство своим — но Чудищем на службе III Интернационала. Ленин и его окружение неоднократно заявляли и осуществляли: развивать и укреплять государство за счёт подавления великоросского этноса и использования ресурсов срединно-российских для укрепления и развития окраинных национальных республик. А в области идеологии и культуры это сказалось ещё разительней: в 20-е годы произошёл прямой разгром русской культуры и русской гуманитарной науки. С тех пор-то и разделились судьбы: нового государства — и русского народа».

Революция и гражданская война привели к расколу русского народа на красных и белых, вытесненных в эмиграцию. Причем если в абсолютном количественном отношении численность белой эмиграции была несопоставима с той частью русского народа, которая осталась на Родине, то в социальном смысле, смысле образовательного развития, произошел настоящий раскол. Россию покинула подавляющая часть буржуазии, офицерства, значительная часть интеллигенции и духовенства. Оформился раскол русской культуры на три потока – эмигрантскую, официальную советскую и подсоветскую, принимавшую правила игры, навязанные советской властью, лишь внешне.

Разумеется, идеологическая мысль русской интеллигенции работала над восстановлением национального единства, пыталась навести мосты между расколовшимися русскими мирами. Популярна была в Советской России и эмиграции идеология «сменовеховства», призывавшая всех патриотов работать на СССР не как на большевистскую диктатуру, а как на общую Родину, дом русской нации, ожидая постепенной национальной трансформации, коренизации большевизма. Эта идеология удерживала значительную часть русских кадров от эмиграции и поддерживала их желание трудиться на Родине, надеясь на лучшие времена. Тем самым внутри России была сохранена критическая масса людей с развитым национальным сознанием.

Среди составлявшего по прежнему большинство нации крестьянства конформизм по отношению к советскому строю сочетался прежде всего с экономическим прагматизмом – советская власть решила земельный вопрос и постепенно развертывала в деревне программы развития. Поэтому крестьянство достаточно пассивно реагировало на постепенное наступление на национальную культуру и церковные традиции, тем более что в целом основы старого быта и традиции в деревнях оставались неизменными.

Участники Тамбовского восстания

Большевистский натиск на деревню был отбит ожесточенной гражданской войной, которую компартии пришлось выдержать после победы над белым движением. Формально участники тамбовского, кронштадтского, донского восстаний были разгромлены, голод 1921-1923 годов нанес чудовищный демографический удар по русскому крестьянству, но фактически коммунистическое наступление на деревню было законсервировано почти на десятилетие. Революционные преобразования в 1920-х коснулись, прежде всего, города.

Однако в 1928-1932 году советская власть нанесла мощный удар и по традиционному укладу крестьянства и по национальному сознанию русских, сохранявшемуся «сменовеховской» интеллигенцией. Коллективизация разрушила традиционный уклад русской деревни, включила маховик репрессий и как принудительного, так и добровольного перемещения населения. Голод 1932-1933 годов нанес второй после 1921-23 демографический удар по русскому селу. Индекс сверхсмертности в Юго-Западной России (Украине), Поволжье, Северном Кавказе колебался от 2,6 до 3,2 (максимальную убыль населения пережили Краснодарский и Ставропольский края, Донецкая, Луганская, Днепропетровская, Харьковская и Запорожская области – фактически «Голодомор» оказался прежде всего ударом по Новороссии).

Продолжившая начавшуюся сразу после революции антицерковную политику «безбожная пятилетка», привела к массовым закрытиям и разрушениям храмов, к массовому уничтожению духовенства. Фактически доступ к традиционному церковному быту был для масс русского населения перекрыт.

Одновременно с этим был нанесен удар по национальной «сменовеховской» интеллигенции. Целый ряд громких судебных процессов: «академическое дело», «дело ВЕСНА», «дело славистов», процесс «Промпартии», процесс «Трудовой крестьянской партии» и т.д. практически положили конец среде специалистов-некоммунистов, сотрудничавших с советской властью по национально-патриотическим мотивам.

1920-е – начало 1930-х период максимального расцвета русофобской пропаганды под большевистскими лозунгами. В порядке вещей были публикации в «Правде»: «Русь! Сгнила? Умерла? Подохла? / Что же! Вечная память тебе. / Не жила ты, а только охала / в полутемной и тесной избе». В 1928 году в Севастополе был уничтожен памятник адмиралу Нахимову, как оскорбляющий чувства заходящих в порт турецких моряков. В 1932 Наркомпрос постановил передать «Металлолому» памятник генералу Н.Н. Раевскому на Бородинском поле как «не имеющий историко-художественного значения».

Под эту практику исторического нигилизма, систематического унижения национального чувства русского народа, подводила теоретический фундамент историческая школа Н.М. Покровского, рассматривавшая историю России «от историка Карамзина до вредителя Рамзина» (как выражался Демьян Бедный) как историю «тюрьмы народов», а национальных героев – как прислужников царей и торгового капитала. К 1933 году русская нация как сообщество скрепленное общей памятью, общей традицией, общими адаптационными установками стояла на грани уничтожения совокупностью процессов коммунистической денационализации и хозяйственной коллективизации.

Резкое «поправение» капиталистической Европы после прихода к власти в Германии НСДАП вынудило коммунистическую партию начать пересматривать свою политику. Становилось все более очевидно, что отменить национальный фактор на международной арене с такой же легкостью, как и внутри страны – невозможно.

Советская власть начинает все чаще апеллировать к русскому началу не только в смысле интернационального долга «народа-держиморды» и не только к идее о русских, как о передовой революционной нации, но и к русской исторической и культурной традиции. Эта традиция перестает рассматриваться как чисто отрицательный фактор, подлежащий преодолению.

Этап стишков «Я предлагаю Минина расплавить…» оказывается пройден. Из уст Сталина звучит: «Нам нужен большевистский Иловайский» (имя Д.И. Иловайского было своеобразным символом националистической охранительной историографии). Школа Покровского предается идеологической анафеме. Основой историографического консенсуса становится тезис о России как о развитии раннего «русского национального государства». Создается линейка фильмов и литературных произведений, посвященных выдающимся национальным героям прошлого – Александру Невскому, Минину и Пожарскому, Суворову и Кутузову. Символическим водоразделом стала показательная расправа в ноябре 1936 года над оперой «Богатыри», для которой Демьян Бедный написал совершенно русофобский текст.

Еще более существенное значение, чем изменения в верхних слоях идеологической атмосферы, имели решения по сворачиванию «коренизации» в союзных и автономных республиках, решение об обязательном переводе всех национальных алфавитов на кириллицу (а еще в начале 1930-х латинизация на полном серьезе обсуждалась как будущее русского языка), формулировка жестких требований по обязательному изучению всеми школьниками русского языка.

Однако это изменение идеологического направления не означало, что наступление советской версии интернационализма на русский народ завершилось. И в 1930-е продолжилось расчленение его национальной территории. В 1936, как раз под новую советскую конституцию, из состава РСФСР были выделены Киргизская и Казахская ССР, причем авторы официальных советских историй этих республик делали акцент на колониальном угнетении в царские времена.

Прокатившаяся в 1937-38 годах новая волна репрессий вновь нанесла тяжелый удар русскому народу. Уничтожены были не только  и не столько советские партийные функционеры — они были лишь каплей в море расстреливаемого «природно русского» и по имени и по сущности народа. Оперативный приказ народного комиссара внутренних дел СССР № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов», подписанный Ежовым 30 июля 1937 года перечислял такие категории подлежавших уничтожению: «Бывшие кулаки, вернувшиеся после отбытия наказания, члены антисоветских партий, бывшие белые, жандармы, чиновники, реэмигранты, участники казачье-белогвардейских повстанческих организаций, церковники…».

Русская культура за время репрессий 1930-1940 гг. обеднела на десятки имен выдающихся ученых, мыслителей, писателей: математик Д.Ф. Егоров, историки С.Ф. Платонов и М.К. Любавский, экономисты Н.Д. Кондратьев и А.В. Чаянов, философ отец Павел Флоренский, поэт Н.А.Клюев, военный теоретик А.А. Свечин, переводчик и знаток античного театра А.И. Пиотровский, византинисты В.Н. Бенешевич и И.В. Попов, один из крупнейших ученых ХХ века Н.И. Вавилов.

А сколько лишилось дееспособности, как ослепший на Беломорканале философ А. Ф. Лосев? А сколько не могло нормально заниматься своим делом, как инженер Александр Шаргей (Юрий Кондратюк), автор знаменитой «лунной трассы Кондратюка», сменивший фамилию, и всю жизнь таившийся как белый офицер, но все-таки арестованный в 1930 году и лишь чудом выживший. А сколько не прожило полного срока и не осуществило все свои планы, как сам С. П. Королев, который не успел отправить наших космонавтов на Луну «трассой Кондратюка», потому, что на допросах в НКВД ему сломали челюсть и в ходе операции главному конструктору не смогли вовремя ввести дыхательную трубку?

Великая Отечественная Война стала временем небывалых испытаний для русского народа. Гитлеровская агрессия ставила своей задачей разрушение Российской государственности, расчленение страны и её раскол по этническому признаку. Война велась на уничтожение России, а не советской власти, а немецкая политика основывалась на принципах полного презрения к русскому культурному наследию («никакие культурные ценности на Востоке не имеют значения» — гласил знаменитый «приказ Рейхенау»), а также с совершенным пренебрежением жизнью гражданского населения – достаточно оказать на то, что планировалось уничтожение голодом жителей Ленинграда независимо от того капитулирует блокадный город или нет.

Неудивительно, что война привела к быстро возрастающему национальному подъему, к развитию русского патриотизма, звавшего к победе над врагом. Великий русский философ И.А. Ильин отмечал в своих статьях военного времени для швейцарской прессы: «чем дальше во времени и пространстве заходила война, тем заметнее пробуждался национальный русский инстинкт самосохранения, тем сильнее становилась решимость русского народа обороняться от врага и тем больше воюющие народные массы учились подчиняться дисциплине национального военного Верховного командования, не обращая внимания на партийный режим…».

«В воспоминаниях народа о Первой мировой войне, — отмечал Ильин, — дезертирство с которой обернулось страшным возмездием, продолжавшимся целых 25 лет, побеждала мысль о том, что эту войну надо лояльно довоевать до конца». Именно поэтому активный коллаборационизм принял гораздо меньшие масштабы, чем ожидали гитлеровские аналитики, исходя из фактов довоенной антирусской политики советской власти. Сотрудничество с гитлеровцами «во имя русского народа» осталось уделом незначительных по численности групп.

Война принесла русскому народу неисчислимое горе, огромные демографические потери (это была уже третья демографическая яма за 30 лет), огромные разрушения. Но, в то же время, русские восстановили в себе самосознание великого народа с исключительной исторической миссией. Самоощущение народа-победителя, закрепленное официально в пропаганде военных лет, стало частью личного самосознания десятков миллионов людей. Слово «русский» поднялось в мире на такую высоту, на которую редко поднималось и в имперский период.

Казалось в СССР установится национально-имперская модель с отчетливой русской доминантой. Так начинали думать даже некоторые партийные функционеры РСФСР. Особенно примечательно было резкое расширение ареала проживания русского народа – на смене эпохе сжатия пришла эпоха его расширения. Почти исключительно русскими были заселены новоприсоединенная Восточная Пруссия, Южный Сахалин и Курилы. Эти земли стали частью коренной территории русского народа, хотя это произошло во многом против планов «Вождя народов», рассматривавшего советскую часть Восточной Пруссии как разменную карту для того, чтобы добиться формирования «единой нейтральной Германии». Как и прежде Сталин готов был признать Выборг за марионеточной Финляндской Демократической Ресупубликой» и лишь сопротивление Маннергейма вынудило его ограничиться присоединением города к России. Калининград за русским народом тоже сохранила неуступчивая позиция канцлера Германии Конрада Аденауэра, видевшего ФРГ исключительно в составе западного блока, а не добрая воля советского вождя.

Драматические последствия для русских имели депортации народов с Северного Кавказа и из Крыма – регионы становились почти исключительно русскими, но последовавшее за реабилитацией народов возвращение спровоцировало национальные конфликты, террор и погромы против русского населения. Но уже и в этот период русские интересы не всегда ставились на первое место – так была отклонена просьба представителей Карпатской Руси о присоединении не к Украинской, а к Российской союзной республике.

Весьма неоднозначным был эффект присоединения к УССР западной Украины. Почти десятилетие советские власти потратили на борьбу с открытым бандеровским террором, однако и после победы над ним Галиция стала источником облучения всей Украины идеологией самого радикального украинского национализма, заточенного на животную ненависть к «москалям». К концу 1980-х эта идеология пропитала собой значительную часть украинизированного по советским лекалам населения УССР и стала давать все более откровенно русофобские всходы.

Избрание Патриарха Алексия I (Симанского) на Поместном Соборе РПЦ в 1945

Важной составляющей патриотического поворота стало частичное примирение советской власти с Русской Православной Церковью. Было восстановлено традиционное патриаршее управление, ликвидирован обновленческий раскол, большая часть страны получила доступ к православным таинствам и обрядам, а тем самым и к традиционному русскому «хронотопу». Православие было в целом восстановлено в качестве части представления о русской идентичности.

Независимо от своих идеологических интенций огромное значение имела начавшаяся после войны образовательная революция. Множество вузов давали высшее и среднее специальное образование большинству юношей и девушек, в то время как средняя школа старалась хотя бы внешне подражать дореволюционному гимназическому образцу. Именно образовательный сдвиг был самым выдающимся и имеющим долгосрочные последствия достижением русского народа в советский период. Впрочем, не следует забывать, что весь послевоенный сталинский период высшее образование в стране победившего социализма было платным.

Однако русское национальное возрождение послевоенной поры носило крайне двусмысленный и неустойчивый характер. При первых же признаках политического оформления русского национального чувства последовал жесточайший урок «ленинградского дела», в ходе которого были уничтожены выдвинувшиеся за годы войны руководители, у которых имелись черты русского национального сознания. Кампании «борьбы с космополитизмом», «против преклонения перед Западом» и т.д. не столько укрепляли русское патриотическое чувство, сколько разжигали ксенофобские страсти, которые, в конечном счете, обернулись, прежде всего, против русских.

Со смертью Сталина советское руководство и вовсе начало дрейф к довоенным идеологическим доминантам. Уже в 1955 была развязана ожесточенная травля Русской Православной Церкви, в которой использовались все классические приемы «Союза воинствующих безбожников», кроме физического уничтожения духовенства. Закрывались и уничтожались храмы, систематически препятствовали совершению таинств. Началось формирование русского человека «оттепельной» парадигмы, — неверующего, энтузиаста науки и прогресса, почти лишенного этнического чувства, заменяемого футуристическим оптимизмом.

Одним из выражений глубинной перепрошивки русского этноса стала кампания по ликвидации «неперспективных деревень» ведшаяся в центральной и северной России (то есть в ядре русского этноса) с 1958 года. Уничтожалась традиционная для русских система расселения малыми деревнями. Поселки городского типа, ставшие своеобразными «концлагерями» для сгоняемых с традиционных мест обитания русских крестьян, превращались в центры алкоголизации и криминализации. Массовое жилищное строительство развернутое в тот же период оказало исключительное влияние на повышение уровня жизни русского народа, но, при этом, сопровождалось социальной и хозяйственной дезадаптацией – единый комплекс традиционной культуры разрушался, заменяясь культом телевизора.

Облик русского человека начала 1960-х был предельно денационализирован, черты национальной идентичности из него были вытеснены, заменившись модернистским урбанизмом, смесью западнического и имитирующего запад советского начал. Казалось снова можно было прогнозировать скорую элиминацию русских как конкретного этноса с собственным национальным сознанием и оригинальной цивилизацией.

Новый неожиданный поворот наступает в 1965 году, вскоре после смещения Хрущева. В СССР резко начинается этническое возрождение, лишь в ограниченной степени поддержанное представителями партийной элиты. «Русской партией» становится часть советской шестидесятнической интеллигенции и часть второго эшелона партийного аппарата. По большому счету это было низовое общественное движение – продукт деятельности энтузиастов, высшей точкой которой (затем последовал трагический спад) стало торжественное празднование 600-летия Куликовской битвы.

Случилась удивительная метаморфоза. Ещё недавно, при хрущевских гонениях, комсомольцы хулиганили в церквях и это было, кажется, их главной миссией. И вдруг на пленуме ЦК ВЛКСМ 27 декабря 1965 года непререкаемый «комсомолец №1» советской страны – первый космонавт Юрий Гагарин – заявляет:

«На мой взгляд, мы еще недостаточно воспитываем уважение к героическому прошлому, зачастую не думаем о сохранении памятников. В Москве была снята и не восстановлена Триумфальная арка 1812 года, был разрушен храм Христа Спасителя, построенный на деньги, собранные по всей стране в честь победы над Наполеоном. Неужели название этого памятника затмило его патриотическую сущность? Я бы мог продолжать перечень жертв варварского отношения к памятникам прошлого. Примеров таких, к сожалению, много».

Основными формами русского возрождения в этот период стали охрана и частичная реставрация древнерусских памятников (то есть, прежде всего, православных церквей), распространение моды на Древнюю Русь, ставшей своего рода этническим маркером русских. Развиваются аналоги западного фолк-возрождения в музыке (творчество великого русского композитора Георгия Свиридова), дизайне, этнической символике. Едва ли не каждый дом украшен календарем с изображением Храма Покрова на Нерли, как новооткрытого символа русскости. Появляется, после прекращения гонений, «мода» (как возмущались комсомольские пропагандисты) на религию.

Облик русского человека начала 1960-х был предельно денационализирован, черты национальной идентичности из него были вытеснены, заменившись модернистским урбанизмом, смесью западнического и имитирующего запад советского начал. Казалось снова можно было прогнозировать скорую элиминацию русских как конкретного этноса с собственным национальным сознанием и оригинальной цивилизацией.

Новый неожиданный поворот наступает в 1965 году, вскоре после смещения Хрущева. В СССР резко начинается этническое возрождение, лишь в ограниченной степени поддержанное представителями партийной элиты. «Русской партией» становится часть советской шестидесятнической интеллигенции и часть второго эшелона партийного аппарата. По большому счету это было низовое общественное движение – продукт деятельности энтузиастов, высшей точкой которой (затем последовал трагический спад) стало торжественное празднование 600-летия Куликовской битвы.

Случилась удивительная метаморфоза. Ещё недавно, при хрущевских гонениях, комсомольцы хулиганили в церквях и это было, кажется, их главной миссией. И вдруг на пленуме ЦК ВЛКСМ 27 декабря 1965 года непререкаемый «комсомолец №1» советской страны – первый космонавт Юрий Гагарин – заявляет:

«На мой взгляд, мы еще недостаточно воспитываем уважение к героическому прошлому, зачастую не думаем о сохранении памятников. В Москве была снята и не восстановлена Триумфальная арка 1812 года, был разрушен храм Христа Спасителя, построенный на деньги, собранные по всей стране в честь победы над Наполеоном. Неужели название этого памятника затмило его патриотическую сущность? Я бы мог продолжать перечень жертв варварского отношения к памятникам прошлого. Примеров таких, к сожалению, много».

Основными формами русского возрождения в этот период стали охрана и частичная реставрация древнерусских памятников (то есть, прежде всего, православных церквей), распространение моды на Древнюю Русь, ставшей своего рода этническим маркером русских. Развиваются аналоги западного фолк-возрождения в музыке (творчество великого русского композитора Георгия Свиридова), дизайне, этнической символике. Едва ли не каждый дом украшен календарем с изображением Храма Покрова на Нерли, как новооткрытого символа русскости. Появляется, после прекращения гонений, «мода» (как возмущались комсомольские пропагандисты) на религию.

«Преимущественно озабочен я судьбой именно русского и украинского народов, по пословице — где уродился, там и пригодился, а глубже тоже — из-за несравненных страданий, перенесенных нами. И это письмо я пишу в предположении, что такой же преимущественной заботе подчинены и вы, что вы не чужды своему происхождению, отцам, дедам, прадедам и родным просторам, что вы — не безнациональны…
При центральном плане, которым мы гордимся, уж у нас-то была, кажется возможность не испортить русской природы, не создавать противочеловеческих многомиллионных скоплений. Мы же сделали все наоборот: измерзопакостили широкие русские пространства и обезобразили сердце России, дорогую нашу Москву…
Русская надежда на выигрыш времени и выигрыш спасения: на наших широченных северовосточных земельных просторах, по нашей же неповоротливости четырех веков еще не обезображенных нашими ошибками, мы можем заново строить не безумную пожирающую цивилизацию «прогресса», нет — безболезненно ставить сразу стабильную экономику и соответственно её требованиям и принципам селить там впервые людей. Эти пространства дают нам надежду не погубить Россию в кризисе западной цивилизации. (А по колхозному забросу много потерянных земель и ближе есть.)
Национальным руководителям России в предвидении грозящей войны с Китаем все равно придется опираться на патриотизм и только на него. Когда Сталин начинал такой поворот во время войны, вспомните! — Никто даже не удивился, никто не зарыдал по марксизму, все приняли как самое естественное, наше, русское!»

По сути Солженицын предложил программу компромиссной трансформации советского государства, при которой, сохраняя и переобосновывая на национальных началах свою силу, советское руководство отказывалось от коммунистической идеологии, преобразуясь в национал-автократию.

«Из русской истории стал я противником всяких вообще революций и вооруженных потрясений, значит, и в будущем тоже: и тех, которых вы жаждете (не у нас), и тех, которых вы опасаетесь (у нас). Изучением я убедился, что массовые кровавые революции всегда губительны для народов, среди которых они происходят… За последние полвека подготовленность России к демократии, к многопартийной парламентской системе, могла еще только снизиться. Пожалуй, внезапное введение ее сейчас было бы лишь новым горевым повторением 1917 г…
И тысячу лет жила Россия с авторитарным строем — и к началу XX века еще весьма сохраняла и физическое и духовное здоровье народа? Однако, выполнялось там важное условие: тот авторитарный строй имел, пусть исходно, первоначально, сильное нравственное основание — не идеологию всеобщего насилия, а православие, да древнее, семивековое православие Сергия Радонежского и Нила Сорского, еще не издерганное Никоном, не оказененное Петром.
Все зависит от того, какой авторитарный строй ожидает нас и дальше? Невыносима не сама авторитарность, но — навязываемая повседневная идеологическая ложь. Невыносима не столько авторитарность — невыносимы произвол и беззаконие, непроходимое беззаконие…
Руководить нашей страной должны соображения внутреннего, нравственного, здорового развития народа, освобождения женщины от каторги заработков, особенно от лома и лопаты, исправления школы, детского воспитания, спасения почвы, вод, всей русской природы, восстановления здоровых городов, освоения Северо Востока…».

Поразительный факт, хотя Солженицын был жестко выслан из СССР и никакого реального диалога с «вождями» не состоялось, но в некоторых практических аспектах советская политика 1970-х пошла именно предначертанным в «Письме вождям» курсом — с середины 1970-х на смену уничтожения русской деревни приходят программы поддержки «Неченоземья» — запоздалые, но все-таки укрепившие основы народной жизни, интенсифицируется освоение Северо-Востока, начинается строительство припомненой писателем столыпинской «Амурской магистрали». Но, разумеется, поставленный Солженицыным вопрос о смене идеологии советские вожди даже и не думали рассматривать.

«Письмо» Солженицына приводит к его идейному разрыву с либеральной диссидентствующей интеллигенцией, лидером которой становится академик Сахаров. Разрыв западников и почвенников и внутри СССР и в эмиграции достигает напряженности не виданной с последней трети XIX века. Ближайший соратник и единомышленник Солженицына Игорь Шафаревич распространяет в самиздате работу «Русофобия», обнародование которой исключает всякую возможность примирения двух лагерей. В ней советская либеральная интеллигенция характеризуется как «малый народ» нигилистически противопоставляющий себя большому народу, а сущность русофобии Шафаревичу, как и Солженицыну, видится в приписывании малым народом преступлений и мерзостей советского режима «природе русского народа», национальному характеру и русской исторической традиции.

Можно было думать, что советская система находит определенные пути интеграции с русской этнической традицией и на выходе будет постепенно выработан относительно жизнеспособный синтез. Однако в 1980-е годы начинается резкое саморазрушение советской системы, причем одним из первых симптомов изменений оказываются «андроповские» гонения на «русскую партию», которая, в результате силового разгрома, к моменту начала перестройки и ожесточенной конкуренции идеологических платформ и программ развития выступила в явно ослабленном виде.

В то время как в союзных республиках события перестройки были связаны прежде всего с острым всплеском национализма и русофобии, по всей стране начались русские погромы, преследование и изгнание русских, приобретавшие те или иные формы в зависимости от доминировавших в той или иной традиции местного этноса, у русских те же процессы протекали в форме национального нигилизма, истеричного западничества и набиравшей обороты интеллигентской русофобии.

Национальная, традиционная альтернатива коммунизму рассматривалась как глубоко маргинальная, подвергалась осмеянию в форме систематических насмешек перестроечной прессы над «Обществом «Память» сквозь призму которого подавались любые попытки говорить о русских проблемах. Таковые проблемы лагерем «демократов» попросту отрицались.

«Письмо» Солженицына приводит к его идейному разрыву с либеральной диссидентствующей интеллигенцией, лидером которой становится академик Сахаров. Разрыв западников и почвенников и внутри СССР и в эмиграции достигает напряженности не виданной с последней трети XIX века. Ближайший соратник и единомышленник Солженицына Игорь Шафаревич распространяет в самиздате работу «Русофобия», обнародование которой исключает всякую возможность примирения двух лагерей. В ней советская либеральная интеллигенция характеризуется как «малый народ» нигилистически противопоставляющий себя большому народу, а сущность русофобии Шафаревичу, как и Солженицыну, видится в приписывании малым народом преступлений и мерзостей советского режима «природе русского народа», национальному характеру и русской исторической традиции.

Можно было думать, что советская система находит определенные пути интеграции с русской этнической традицией и на выходе будет постепенно выработан относительно жизнеспособный синтез. Однако в 1980-е годы начинается резкое саморазрушение советской системы, причем одним из первых симптомов изменений оказываются «андроповские» гонения на «русскую партию», которая, в результате силового разгрома, к моменту начала перестройки и ожесточенной конкуренции идеологических платформ и программ развития выступила в явно ослабленном виде.

В то время как в союзных республиках события перестройки были связаны прежде всего с острым всплеском национализма и русофобии, по всей стране начались русские погромы, преследование и изгнание русских, приобретавшие те или иные формы в зависимости от доминировавших в той или иной традиции местного этноса, у русских те же процессы протекали в форме национального нигилизма, истеричного западничества и набиравшей обороты интеллигентской русофобии.

Национальная, традиционная альтернатива коммунизму рассматривалась как глубоко маргинальная, подвергалась осмеянию в форме систематических насмешек перестроечной прессы над «Обществом «Память» сквозь призму которого подавались любые попытки говорить о русских проблемах. Таковые проблемы лагерем «демократов» попросту отрицались.

В 2014 году эта агрессивная дерусификация привела к открытому военному противостоянию. Мы наблюдаем очевидное национально-освободительное движение русских в Новороссии, однако из-за ограниченности поддержки его со стороны Российской Федерации пока не ясно, смогут ли пойти Донецкая и Луганская Республики по «крымскому пути», закрепят ли независимость, или в рамках «минского процесса» их вдавят назад в состав Украины.

В самой Российской Федерации первое десятилетие после ликвидации СССР было временем едва ли не официального господства русофобских доктрин, ежедневно провозглашавшихся в печати и на телевидении представителями интеллигенции. Началось вытеснение слова «русский» и замена его «российским». Государство учитывало интересы любых этносов и меньшинств, но русского народа как целого для него не существовало.

Фактически это стимулировало распад русского этноса – многие группы, как казачество или поморы, начали воспринимать интерпретацию себя как отдельных этносов более выгодной, тем более, что это было связано с особенностями государственной поддержки национальных культур, принципиально ориентировавшейся только на меньшинства. Начали конструироваться вымышленные группы, типа «ингерманландцев», а для некоторых, как «сибиряков» даже сочинялись искусственные языки.

Постсоветский период оказался для русского этноса чудовищным демографическим провалом. Критически упала рождаемость, стали просто заоблачными цифры смертности от алкоголизма, наркомании, уличной и организованной преступности. Вошло в массовый оборот понятие «русский крест» – пересечение на графиках повышающейся кривой смертности и понижающейся кривой рождаемости. Досужие эксперты всерьез говорили о предстоящем сокращении русского населения до 50 миллионов человек, а аналитики исправно снабжали прессу сценариями распада России.

Фактором действовавшим «против течения» в этот период стало масштабное возрождение Православия. Миллионы русских людей обретали вновь веру, открывались храмы и монастыри, возвращались в повседневную жизнь православная обрядность и православное мировоззрение. Идентичность «православный христианин» встала для огромного количества людей во главу определяющих их самосознание характеристик. Как правило возрождение православия было неразрывно связано с осознанием приобщенности к русской исторической, культурной, эстетической традиции.

Через отрицание «либерального ада» 90-х шел и рост национального сознания как движения сопротивления погружению России во тьму и самоуничтожение. Мотивы «за державу обидно», «отомстить», «не дать поставить нас на колени», объединялись в энергичное, хотя и идеологически размытое неприятие упадочной действительности. И вся эта энергия сопротивления маркировалась словом «русский».

Поэтому закономерно, что когда с началом 2000-ных годов запустились процессы самовосстановления государства в России, они оказались тесно связаны как с укреплением роли православия, так и с усвоением идей и энергии, накопленных русским сопротивлением в предыдущие десятилетия. Сегодня не редкость, когда эти идеи и их глашатаи так или иначе проявляются в государственной политике. Тем не менее, говорить о нормализации положения русского народа всё еще не приходится.

Русская проблема

ХХ век, как в советском, так и в постсоветском наследии оставил русской нации целый ряд тяжелейших проблем, включая отрицание её существования властной номенклатурой, либералами, левыми, и… даже некоторыми русскими националистами.

1. Русская нация не имеет на официальном уровне собственного государства. Это положение тем более парадоксально, если учесть, что русская нация является пятой по численности нацией мира и первой по численности культурно и расово единой нации. Русские составляют более 80% населения государства Российская Федерация, и тем не менее это государство ни в своём целом, ни в своих частях не рассматривает себя в качестве государства русского народа. Русским говорят, что они заинтересованы в России будучи «государствообразующим этносом», но ни в каких конституционных документах эта государствообразующая роль до сих пор не закреплена. Русская нация или народ не упоминается в Конституции Российской Федерации, равно как и в подавляющем большинстве уставных документов её субъектов.

2. В то же время, некоторые другие народы, проживающие в РФ, упоминаются в конституциях входящих в неё субъектов в качестве титульных наций соответстствующих республик. Российская Федерация представляет собой асимметричную федерацию, в которой субъекты, где проживает преимущественно русское население, неполноправны по сравнению с субъектами, где титульным народом считается какой-то другой, а не русские («автономиями»). Субъекты Федерации, где титульны нерусские народы, «автономии», располагают целым рядом привилегий, которые закреплены формальными или негласными договорами с центром. Эти соглашения предусматривают как преимущества в бюджетном финансировании, так и элементы особого юридического статуса — отбывание наказания в его субъекте, повышенная юридическая защищённость подозреваемых и т. д. Во многих случаях количество русских в таких субъектах Федерации больше количества представителей титульной народности. Однако на привилегиях и особом статусе это никак не сказывается. Большинство имеющих стратегическое и экономическое значение полезных ископаемых России сосредоточено на территории «автономий», которыми охвачена, в частности, большая часть русского севера.

3. Русские — крупнейший разделённый народ мира. Около 25 млн русских недобровольно проживают за пределами Российской Федерации и зачастую подвергаются дискриминации. Русский этнос расколот государственными границами, по живому прошедшими при распаде СССР, причем в раде новых независимых государств осуществляется последовательная политика наступления на русский язык и русскую этническую идентичность. Русские не имеют никаких приоритетов на получение права на гражданство РФ.

4. Сократился ареал проживания русских и явно неустойчива демографическая ситуация. Два десятилетия катастрофического сокращения численности русских сменились неустойчивым равновесием, которое в любой момент может быть нарушено к худшему. Русские жители наиболее экономически развитых регионов РФ сталкиваются с сокращением своей доли в населении региона в связи с неконтролируемым ростом миграции из стран бывшего СССР.  Эти демографические изменения сопровождаются ухудшением криминальной обстановки, социальной напряжённостью, падением качества образования и медицинского обслуживания, ухудшением санитарно-эпидемиологической обстановки, изменением языковой ситуации. Требования изменить миграционную политику и оградить русское население от её последствий отклоняются властями РФ со ссылкой на нежелание ухудшить отношения с государствами бывшего СССР. Требования ввести визовый режим со странами — основными источниками миграции — также отвергаются. В то же время эти государства рассматривают как повод для ухудшения отношений преследование своих уроженцев на территории РФ даже за уголовные преступления.

5. Самобытность русского народа и его право на свой образ жизни и культуру отрицаются. Официальными лицами заявляется, что смысл существования русского народа состоит в том, чтобы поддерживать единство прочих народов РФ. При этом не только подразумевается, но и в открытую говорится, что это поддержание может и должно осуществляться в ущерб интересам самого русского народа. Этноним «русский» систематически вытесняется из официального языка на территории Российской Федерации и заменяется политонимом «российский». Само употребление слова «русский» в любом контексте, кроме негативного, рассматривается как неполиткорректное и часто пресекается.

6. Атакам подвергается даже русский язык, конституционно закрепленный единственный государственный язык России. Его статус в некоторых регионах отрицается или ставится под сомнение, количество часов на его изучение сокращается чтобы выделить время для изучения региональных языков, обязательное знание которых навязывается даже русским учащимся, для которых они не являются родными. Русское население некоторых субъектов Российской Федерации принуждается к изучению в школе наряду с государственным русским языком языков титульных народностей. Эта практика закреплена Конституционным Судом Российской Федерации, отказавшим русским гражданам в праве не изучать негосударственные языки, навязываемые в субъектах Федерации.

7. Разрушительному воздействию подверглись фундаментальные адаптационные константы русского народа. Кампанией уничтожения «непреспективных деревень» разрушена была традиционная русская система расселения. Тотальная сверхурбанизация, связанная с разрушением поселений – деревень и малых городов, кладбищ, церквей, во многих случаях сжала родовую память людей до трех поколений.

Преодоление этих проблем составляет насущную задачу для Российской Федерации как государства. Фундаментальные жизненные процессы этого государства зависят от направления активности и жизненного тонуса русского народа. Ослабление этого тонуса немедленно приводит к проявлению очевидных признаков государственного распада. Напротив, увеличение русской активности, как в 2014 году, вернуло России статус великой державы. Когда мы говорим о «русском вопросе» мы говорим о единстве и развитии, или о коллапсе и деградации России как государства.

Единство русского народа и российского государства представляет собой главную гарантию единства, территориальной целостности и нерушимости границ России. Русский народ, русская культура и русский язык были и остаются главным фактором скрепляющим единство России. Если взять такие отдаленные, зачастую анклавные или полуанклавные территории, как Калининградская область, Крым, Сахалин и Курилы, то их единство с Россией поддерживается именно тем, что они заселены преимущественно русским населением, к тому же выработавшим обостренное национальное самосознание жителей «фронтира». Не будь этого русского фактора, завись всё только от геополитических и географических условий – эти регионы были бы потеряны в ходе системного кризиса в начале 1990-х.

При этом, заметим, что тот же Калининград является самой недавней территорией в составе Российского государства, однако его связи со страной крепче, чем у некоторых регионов, присоединенных в XIX веке. И это связано с тем, что он был заселен почти исключительно русским населением. Мы можем со всей определенностью утверждать, что степень интегрированности того или иного региона в Российскую Федерацию, уровень исполняемости законов и распоряжений центра, прямо коррелирует с численностью русского населения в регионе. Там, где эта численность недостаточна постоянным фоном становятся межнациональные конфликты, угроза терроризма и радикализма, более или менее явная сепаратистская пропаганда.

Необходимо отметить теснейшую связь между присутствием этнически русских и традиционным исповеданием православия. Фактически православие является второй формой русского присутствия, выступая, в значительной степени, аналогом русскости. По сути мы можем выделить три типа российских регионов:

1). Регионы с доминированием русского населения и православной традиции – степень их интеграции приближается к абсолютной; 2). Регионы с недостаточно выраженным численным доминированием русского населения, но с доминированием православной традиции, — интегрирующие факторы в них обычно доминируют над дезинтегрирующими; 3). Регионы где присутствие как русских, так и православной традиции невелико, — в них действие дезинтегрирующих факторов сказывается весьма значительно, так что это требует специальных политических, а порой и полицейских мер.

Унас в стране 50 субъектов федерации, где доля русских больше, чем в среднем по стране. Еще в 21 регионе русские жители составляют больше 50%. Во всех этих случаях есть достаточно оснований, чтобы положить в основу стратегии национальной политики обеспечение интересов русского национального большинства и защиту прав национальных меньшинств.

Рост численности русского народа, как в абсолютных цифрах, так и доли в населении конкретных регионов, укрепление русской идентичности, связанной с православной религиозной традицией и исторической памятью нации являются залогом единства России. Можно с определенностью утверждать, что укрепление русского начала будет равнозначно укреплению государственного единства, а демографическое и культурное подтачивание русских – к ослаблению интеграции государства.

По факту русская нация и российское государство нужны друг другу. Попытки государства РФ «заменить» себе нацию, сконструировав вымышленных «россиян», обречены на провал лишь подточив жизненные силы и идентичность русского народа (и более никакого), то есть подорвав жизнеспособность самого же государства. Но и попытки нации отказаться от государства – попытка «развода» с ним, формирование настоящей «культуры ненависти» по отношению к тысячелетней России, объявляемой «тюрьмой русского народа» – это путь к самоликвидации. Нация самоопределяется через государство и в его отсутствие обречена на режим тысячелетних скитаний и непрерывного геноцида.

Иными словами, никаких других положительных перспектив, кроме органического единства у русской нации и Российского государства просто нет. Единственный выход для них – это быть Русским Государством. Быть собой. Для современного государства, современной нации, это единственная возможность выжить и не прекратить существование вовсе.

Источник

Аватар

Егор Холмогоров

Добавить комментарий

Vespa в социальных сетях

Материалы, которые Вы не найдете на сайте