Григорий МуромскийЗавершилась избирательная кампания в Московскую городскую Думу. Но протесты либеральной оппозиции, омрачившие избирательную кампанию (или, наоборот, пролившие на неё свет – это уж как кому приятнее считать), разумеется, не прекратятся – ведь не с московской кампании они и начались. Не московские дела, сами по себе, интересуют наших оппозиционеров, а «борьба с режимом», который-де построил барьеры, и не пускает на выборы «демократических кандидатов».
Не будучи судьёй, наша малость не возьмётся решать, по закону или в нарушение закона нескольким потенциальным кандидатам было отказано в регистрации. Но бесконечные крики о «нарушении избирательных прав» и т.п. побуждают обратиться к принципиальной стороне вопроса.
Начнём с того, что никакая демократия не работает (или работает очень дурно, принося гражданам колоссальный вред), если в систему управления не встроены некоторые недемократические элементы. Можно утверждать, что в современной России демократия ограничивается плохо, неправильно, и т.п. Но необходимо сначала признать, что определенные ограничители нужны – и уже дальше спорить, какие именно.
Почему в системе управления необходимы недемократические элементы? Прежде всего, потому, что демократия, вопреки своему названию, не является и не может быть «властью народа», самоуправлением самих граждан. У подавляющего большинства людей есть свои дела – личные, семейные, профессиональные. Те, которыми они зарабатывают на жизнь, те, которыми они интересуются, те, которым они обучаются, те, которым они посвящают львиную долю своего времени и сил.
Будучи заняты этими делами, мы просто не имеем возможности входить в детали государственного (или даже муниципального) управления, компетентно разбираться в возникающих здесь проблемах, и всесторонне сравнивать и оценивать различные варианты решений.
Много ли среди нас тех, кто готов тратить время, чтобы разобраться в деталях управления хотя бы даже своим собственным многоквартирным домом? Увы, явное меньшинство. А ведь в делах одного дома разобраться гораздо проще, чем в делах города, региона, или, тем паче, целой страны.
Нам, конечно, возразят, что не нужно путать представительную демократию с прямой демократией. Никто и не предполагает, что управляют сами граждане – управляют должностные лица, гражданами избранные, и перед гражданами ответственные. Если они управляют хорошо, граждане их поддерживают, если плохо – граждане от них отказываются и смещают на следующих выборах.
Проблема этой замечательной схемы в том, что она не работает и работать не может. Специалисты – экономисты, историки, и прочие, – могут десятилетиями спорить о ходе событий в такие-то годы: что было следствием правильных (или, наоборот, неправильных) действий тогдашнего правительства, что – наследием предыдущих правительств, что – проявлением глобальных тенденций необоримой силы, а что – результатом случайного стечения обстоятельств?
Нелепо и думать, что избиратель, не занимающийся специально экономикой, социологией, политологией, и обладая лишь весьма скудной информацией, может выяснить, кто из должностных лиц ошибается, а кто нет – и в чём именно. (Это и сами начальники, зачастую, представляют весьма смутно).
Поэтому, если считать, что демократические выборы – это нечто среднее между экзаменом для политиков и судом над политиками, то обе функции выполняются из рук вон плохо. Здесь происходит наказание невиновных и награждение непричастных.
Что нужно уметь, чтобы выиграть выборы? Нужно уметь … выигрывать выборы – то есть, производить впечатление на избирателя, присваивать себе (неважно чьи) достижения и уклоняться от ответственности за (неважно чьи) провалы – ведь разобраться в достижениях и провалах по существу избиратель всё равно не сможет. Говоря короче, чтобы выигрывать выборы и получать власть, нужно быть умелым демагогом и манипулятором – другие качества для этого не важны, или важны в последнюю очередь.
Учтём ещё и то, что частая сменяемость власти отнюдь не стимулирует политиков думать о долгосрочных последствиях своих действий. Им вполне хватает краткосрочной перспективы – нескольких лет, пока они будут у власти.
Наконец, обратим внимание на разделение властей. С одной стороны, разделение властей препятствует «наломать дров» очень дурному руководителю – руководителю, который вдруг оказался ощутимо хуже среднего уровня правящих политических элит. Но, с другой стороны, это же разделение помешает добиться результатов руководителю, который вдруг оказался ощутимо лучше среднего уровня. А мы только что видели, что средний уровень руководителей при демократии не может быть высоким.
Нам на это возразят, что практика успешно опровергает «нашу»[1] теорию. Дескать, на бумаге может и так, а на деле все развитые и процветающие страны живут при демократии. Так и нам надо.
Конечно, практика – это критерий истины. Но при учёте ряда условий. В данном случае, нужно учитывать, что индустриализация, модернизация, небывало быстрый экономический рост – все эти процессы начались в Европе XVIII века и в полной мере развернулись уже в XIX веке. Европа тех веков вовсе не была повсеместно, или даже преимущественно демократической. Напротив, здесь (именно «здесь», поскольку Россия – это неотъемлемая часть Европы, хотя и не западная её часть) преобладали или просвещенные неограниченные монархии, или монархии, ограниченные представительными учреждениями далеко не демократического характера. Демократии, повсеместно распространившиеся в XX веке, сумели лишь сохранить уже сложившиеся правовые и экономические системы и устоявшуюся культуру западных стран.
Стоит помнить, что в других частях света – в Африке, в Азии, в Латинской Америке, где таких экономических и правовых систем не было, демократические режимы, в большинстве случаев, не принесли своим народам ни порядка, ни свободы, ни процветания.
Но, может быть, способность сохранить динамичное развивающееся общество – это уже хороший результат, уже достижение демократии? Не совсем так. Как раз здесь следует принять во внимание упомянутые выше «ограничители». На протяжении многих десятилетий преемственность политического и правового порядка в западных демократиях обеспечивалась отчасти укорененной в обществе культурой, отчасти, формальными и неформальными барьерами на вход в политический класс и, особенно, на государственную службу (избираемые политические руководители – это лишь небольшое меньшинство, а проекты решений готовит профессиональная бюрократия; она же занимается и проведением в жизнь принятых решений), и – не в последнюю очередь, – отлаженной системой образования и воспитания будущих чиновников и руководителей.
Эти меры, в совокупности, позволяли поддерживать достаточно высокий уровень профессионализма и ответственности политиков и чиновников, чтобы они (если не все, то большинство из них) понимали – не нужно переходить известные границы. Не нужно ломать то, что работает.
Лишь в течение последнего полувека эти механизмы были сломаны или, как минимум, изувечены (в большинстве, если не во всех западных странах). Гуманитарные факультеты университетов превратились в центры левацкой индоктринации, подбор кадров стал производиться не только и не столько на основе профессиональных критериев, сколько по принципу «позитивной дискриминации», и т.д. В полной мере испытать долгосрочные последствия этих реформ западным странам ещё только предстоит. Но это отдельная большая тема – а сейчас мы не о них говорим, а о России.
Немногим более ста лет назад в России был профессиональный аппарат управления (пусть в чём-то и уступавший своим немецким и французским образцам), была и система его подготовки. Излюбленные институты современных либералов – независимые суды и активно функционировавшие органы местного самоуправления, тоже составляли неотъемлемую часть политической и правовой архитектуры Российской империи.
Но революция и последующие события всё это разрушили – в чём, конечно, была вина и тогдашних либералов. Они не ценили, что после отмены крепостного права, во второй половине XIX и начале XX вв., подданные Российской империи, к какому бы сословию они ни принадлежали, обладали широкими личными и имущественными правами, каких не было ни в предшествующие века, ни впоследствии, в советское время. Конечно, о предстоящей советской эпохе российские либералы рубежа позапрошлого и прошлого веков знать не могли. Но это не оправдывает их одержимости «борьбой с самодержавием», которое, между тем, все эти права и свободы даровало и гарантировало. Ради своей борьбы кадеты и октябристы вплоть до самого февраля 1917 года отказывались видеть каких-либо врагов слева – а после, как оказалось, было уже поздно: страна катилась в пропасть, к октябрю.
Но даже и не об умной политике либералов мы сейчас говорим – а о том, что профессиональная бюрократия была уничтожена вместе с системой её подготовки, и сейчас её у нас нет. Что же есть вместо неё? В лучшем случае – советская система подбора и выдвижения кадров: то есть, не профессиональная бюрократия, а номенклатура. И это именно «лучший» случай – по сравнению с полным хаосом и развалом.
Но «лучшее по сравнению с самым худшим» – далеко не всегда хорошее само по себе. Восстановление хотя бы такого порядка, выстраивание пресловутой «вертикали» и других механизмов «суверенной демократии» было достижением для 2000-х годов. Но у номенклатурной системы есть огромный недостаток – она работает только при очень строгом контроле и ручном управлении со стороны верховной власти. Стоит верховной власти хоть на мгновение не то что ослабить вожжи, а просто отвернуться в другую сторону – и в номенклатурном аппарате начинается хаос и беспредел: номенклатурные назначенцы начинают быстро эволюционировать в удельных князей, распадаться на противоборствующие группировки, и т.д.
Поэтому многочисленные жалобы на низкое качество управления, нарушения прав граждан, в особенности «силовой» частью госаппарата, и т.п., вполне закономерны и оправданы – что, в сущности, признаётся и верховной властью.
«Сегодня почти половина дел (45 процентов), возбуждённых в отношении предпринимателей, прекращается, не доходя до суда. Что это значит? Это значит, что возбуждали кое-как или по непонятным соображениям. А что это значит на практике? В результате на одного предпринимателя, бизнес которого разваливается в этой связи, в среднем приходится 130 сотрудников, потерявших работу»[2]. Излишне говорить, что подобного рода вещи крайне негативно сказываются на экономическом росте, препятствуют освобождению людей от бедности, и т.д.
Конечно, можно возгласить патетически – дескать, а куда смотрел сам национальный лидер, что на двадцатом году его правления такое творится? Но более важно другое: верх нелепости – думать, будто качество управления можно улучшить, разрушив вертикаль, выстроенную Путиным, свергнув «режим» (к слову сказать, лучший из всех режимов, случавшихся в России за последние сто лет). Нет, сделав это, вы просто освободите номенклатуру от главнейшего сдерживающего фактора. А быстро заменить номенклатурный аппарат системой, выстроенной на других принципах, невозможно.
Поэтому как раз «вертикаль», как раз нынешнее единовластие в России нужно защищать и сохранять, несмотря на всё его несовершенство. (Наиболее слабой стороной нынешнего «режима» является, пожалуй, его персоналистский характер. Системы, опирающиеся на личную харизму лидера, всегда непрочны; «проблема преемника» всегда переживается ими очень болезненно. Этим они сильно уступают прежним династическим монархиям).
Нашему государству нужна не революция, а нормализация – нормальная жизнь, нормальное развитие невозможны без возвращения от (пост)советского номенклатурного механизма к профессиональному гражданскому чиновничеству. К чиновничеству, которое получает адекватную профессиональную подготовку в соответствующих ВУЗах, и после этого делает последовательную карьеру в рамках своих ведомств, по понятным и прозрачным правилам, с учётом выслуги лет, заслуг и т.п. К чиновничеству, которое становится устойчивой профессиональной и социальной средой, с устойчивыми же профессиональными и этическими стандартами.
Такая устойчивость отчасти подразумевает самовоспроизводство среды – проще говоря, люди будут служить государству из поколения в поколение. Это нормально, до тех пор, пока государственный аппарат будет открыт также и для талантливых выходцев из других слоёв (как это и было, собственно говоря, в исторической России, где Пушкин с полным основанием рифмовал «благородный» и «безродный», перечисляя сподвижников императора Петра).
Нормализация, в отличие от всевозможных революций, «перетряхиваний», «чисток», не может произойти в одночасье, правительственным декретом, героическим напряжением политической воли. Здесь потребно спокойное течение времени, здесь должна произойти смена поколений.
Но, конечно, одного только течения времени недостаточно. Постепенное пересоздание всего управляющего слоя страны – это грандиозная задача.
Её решение неотделимо от решения другой задачи – от нормализации нашей культурной и идеологической жизни, и наших образовательных учреждений, в особенности учреждений гуманитарного профиля.
Гуманитарное образование должно быть очищено и от марксизма, и от новейших цветов зла, занесенных к нам в последнее время под флагом феминизма, гендерных исследований, и т.п. Марксистская «критика политэкономии» и марксистское же «материалистическое понимание истории», феминистская «критика патриархата», пропаганда трансгендерности, гендер-флюидности, мультикультурализма и прочие прогрессивные дисциплины не должны выдаваться за то, чем они не являются – за научные исследования. Не нужно придавать им очарование запретного плода, запрещая их; но в научных и образовательных учреждениях место им – только на кафедрах культурной антропологии или религиоведения, в качестве объектов изучения.
Не нормализовав сферу образования, невозможно вырастить поколение людей с цельной и, вместе с тем, адекватной реальности картиной мира. А без этого не будет ни профессионального чиновничества, ни здоровой национальной интеллигенции, ни прочного государства, ни свободного общества.
Нормализация
образования, нормализация культуры, нормализация государственного управления –
вот единственно здравая политика, которую можно и нужно противопоставить и проектам
либеральной оппозиции, и неосоветским утопиям.
[1] На самом деле, конечно, не нашу. Об этих вещах ещё в XIX веке подробно и тщательно говорили тогдашние консервативные философы в разных странах Европы, в том числе и в России. См., например, Победоносцев К.П. «Великая ложь нашего времени» // Победоносцев, К.П. «Московский сборник», Москва: Синодальная типография, 1901, С.38-62
[2] Послание Президента Российской Федерации Федеральному собранию Российской Федерации (О положении в стране и основных направлениях внутренней и внешней политики государства). Москва – 2019. ФГУП Издательство «Известия» Управления делами Президента Российской Федерации. С.37-38.
Добавить комментарий