Пакет на голове
– Первый раз я потеряла сознание почти сразу. Бандиты следили за домом и знали, что по утрам, когда дети уже в школе, я десять минут выгуливаю собачку на лужайке. Только десять минут дверь остается открытой. Двое черный парней выбежали из-за угла, и я бросилась в дом. Помню только, как они сбили меня с ног, надели пластиковый пакет на голову и затянули на шее. Потом удар и темнота. Меня спас сосед, ехавший на велосипеде. Распахнутая дверь – сигнал опасности в Африке. Он перепрыгнул через забор, вбежал в дом и нашел меня на полу.
– Что они украли?
– Ничего, кроме моего обручального кольца, – пожимает плечами Мишель. – Все знают, что белые больше не хранят деньги в доме. Цель – только убийство.
Мы сидим во дворе дома моего нового друга Дирка ле Ру, бывшего полицейского, работающего в частном охранном предприятии, в Спрингсе, пригороде Йоханнесбурга. У Дирка всегда с собой пистолет, даже, когда он спит, как впрочем, у большинства белых в ЮАР. На лужайке играют трое чудесных белокурых детей. Они доверчивы, как все дети, часто подбегают ласкаться ко мне, кладут головы на колени и болтают на смеси английского и африкаанс (язык белых поселенцев). Я ерошу мягкие волосы шестилетнего Александра и спрашиваю:
«Тебе нравится твоя страна?»
«Нет, – говорит он. – Я хочу уехать и как можно быстрее. Туда, где меня не убьют».
Дирк жарит на гриле огромные куски мяса.
– Второй раз было гораздо хуже, – вспоминает Дирк, переворачивая подрумянившуюся говядину. – Мишель вышла во двор, чтобы повесить сушиться выстиранное белье. К счастью, я ей позвонил в тот момент, а потом услышал в трубке ее страшный крик. Она вбежала в дом, бросила на пол телефон и зашвырнула его ногой под шкаф. Так я учил ее, чтобы слышать, что происходит. Я был в бешенстве и отчаянии. Слишком далеко. Я закричал по рации: «Кто-нибудь, кто рядом с моим домом! Быстрее! Мою жену убивают!» Мой коллега оказался в трех минутах езды. Он ворвался в дом, когда уже казалось, что все кончено. Руки Мишель были связаны, пластиковый пакет на голове. Лицо синее, рот широко раскрыт и прилип к пакету. Она не сразу начала дышать. В пакете мозг умирает за семь минут. Это страшная смерть.
Жизнь за решеткой
Стол ломится от мяса, и я смотрю, как двухлетняя Минка храбро жует кусок говядины.
– А ей это не вредно? – с удивлением спрашиваю я.
– Дети буров (африканеров) начинают есть мясо, как только прорезываются первые зубы, – смеется Дирк. – Попробуй паб. (Это кукурузная безвкусная каша, которую поливают острыми соусами. – Авт.)
Дети ведут себя безупречно. У буров – железная дисциплина. Они не признают европейские методы воспитания. «Что это значит: нельзя наказать ребенка за провинность? Глупости. Можно и по попе шлепнуть, и лишить сладкого. Как их научить быть взрослыми людьми? Мы – люди традиционные и богобоязненные. Жены обычно занимаются домом и детьми (обычно, в семье три-четыре ребенка), мужчины зарабатывают на жизнь и выполняют мужскую работу. Мы не слишком любим проявлять свои чувства на людях, но семья для нас – ВСЕ. Абсолютно ВСЕ».
У Дирка кликает телефон.
«А вот и новости, – с кривой улыбкой говорит он. – С белой фермы черными гангстерами похищена старая леди. Зачем? Непонятно. Ей изуродовали лицо. Как обычно, пакет на голову. Выкинули на дорогу, решив, что она умерла. Но она чудом выжила. Ее вертолетом доставили в больницу».
Дирк показывает фотографию старушки, и мне становится дурно.
– А ты не считаешь это исторической местью за апартеид?
Дирк пожимает плечами.
– Мне было всего шесть лет, когда апартеид закончился. А мои дети…В чем они виноваты? Прошло почти 25 лет. Молодые черные гангстеры вообще не видели апартеида. Они – хозяева страны. Я коплю деньги для того, чтобы вывезти всех отсюда. Но нас шесть человек, включая старую мать. И все живут на мою зарплату охранника. Одни билеты обойдутся в несколько тысяч долларов.
– Почему в твоем доме нет свирепых собак бурбулей? Раньше это было популярно в Африке, – спрашиваю я.
– Бессмысленно, – объясняет Дирк. – Собакам бросают через забор отравленные котлеты. Сейчас белые держат в глубине двора маленьких джек-рассел терьеров. Они отличные охотники, храбрые, скандальные, и немедленно поднимают шум.
Поздно ночью Дирк провожает меня до моей крохотной гостиницы, внимательно обшаривая глазами окрестности. Я кутаюсь от холода в теплую кофту Мишель. Воет ветер, в Африке зима. Песчаная буря сбивает с ног.
– Что это, Дирк? – спрашиваю я, указывая дрожащим пальцем на веселые огни в лесу.
– Это лагерь черных сквоттеров. (Сквоттер – человек, захватывающий нелегально земли или помещения. – Авт.). Они веселятся, сегодня суббота. Покупают дешевый алкоголь, танцуют.
– Но они могут прийти сюда?!
– Конечно, могут. Когда-нибудь. Вот почему я хочу увезти семью.
Внезапно меня охватывает слабость.
– Дирк, я больше не могу! Я не сплю три ночи! Ни транквилизаторы, ни алкоголь, – ничто не помогает. Нельзя выйти в магазин, который находится в трехстах метрах от дома. Нужно ехать на машине. Но сколько белых было застрелено за рулем. Сначала стреляют, а потом ищут деньги. У девочек в ЮАР больше шансов быть изнасилованными, чем научиться читать. С января атакованы 288 белых ферм, 48 человек убиты на глазах у детей. В большинстве случает ничего не украдено. Это преступления ненависти. Вот сегодняшняя новость: в Бергвиле вооруженной бандой ограблен супермаркет. Трое взрослых скончались от ран, а десятилетнего ребенка расстреляли в упор. Что им сделал ребенок?! И это будни! В прошлом году в ЮАР убито 20 тысяч человек, черных и белых. Каждый день я слушаю рассказы вдов с каменными лицами, вдовцов, срывающихся на крик, осиротевших детей. Мой цвет кожи – это уже повод к атаке.
– Ну, хватит истерики! Ты была на войне.
– Но на войне есть линия фронта! А это необъявленная война.
– Иди и закрой железную решетку в доме. Ты ее никогда не закрываешь и подставляешь не только себя, но и других.
В панике я осматриваю свой уютный дом. Решетка есть даже в туалете. Принюхиваясь, как кошка, я обхожу все углы и задергиваю шторы. Потом, как ребенок, забираюсь под одеяло и накрываюсь с головой. В тяжелом сне я вижу, как мне на голову натягивают пластиковый пакет, и просыпаюсь от собственного крика. Во дворе надрываются от лая собаки. Три часа ночи. Кто-то вошел во двор? От страха я не способна пошевелиться. В доме только трое черных служанок и белая хозяйка, железная леди Сью, старая красавица. (Никогда не видела, чтобы женщина старела так красиво.) У нее невозмутимые аристократические манеры, и я уверена, что приставь ей нож к горлу, она лишь рассмеется в лицо палачу. Нет, я не могу ей звонить. Это унизительно. Я ведь тоже белая леди. Надо держать марку. Позвонить Дирку и разбудить всю семью? Стыдно. И вдруг я понимаю, что цвет кожи ко многому обязывает. Вы скажете, это расизм? Нет. Это принадлежность к христианской цивилизации. «Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы, летящия во дни, от вещи во тьме преходящи…» В холодном поту я забываюсь сном, а в шесть утра меня будят дикие птицы.
Хорони с достоинством
«Элитная похоронная группа» в Претории. Такие в Африке на каждом углу. Похороны здесь – самый главный момент в жизни человека, а вовсе не рождение. Ради похорон целые семьи разоряются, берут кредиты. В Африке предание родного человека земле называют «празднованием его жизни».
Роскошный офис, обилие цветов, дорогая мебель и благоговейная тишина. Меня встречает очень высокая, стройная женщина с ярко-голубыми глазами и лучезарной улыбкой ангела. Мариандра Хеунис. Настоящая красавица. «Простите, что задержалась. Сегодня мы хоронили ребенка, а это всегда трудно психологически».
Я прошу ее рассказать о том, что случилось с ее семьей два года назад.
– Мы жили тогда на маленькой арендованной ферме: я, муж и трое дочек, – говорит Мариандра ровным голосом. – В ту ночь мы смотрели телевизор наверху в гостиной вместе с шестилетней дочкой и уснули прямо на диване. Я проснулась от звука взведенного курка и первое, что увидела: направленный на меня пистолет. Двое черных мужчин лет тридцати. Я закричала, проснулись муж и дочь. Мой муж сказал: мы не держим в доме денег, можете взять, что хотите. И тут один из них сказал: мы пришли убивать. Его напарник выстрелил в моего мужа пять раз. Я лежала в луже его крови. Моя шестилетняя дочка закричала. Она заметалась по комнате, и бандиты начали в нее стрелять. К счастью, промахнулись.
Потом они рывком подняли меня на ноги, приставили пистолет к моей голове и сказали, что я должна пойти вместе с ними. Я знала, что если меня стащат вниз, то сначала изнасилуют, а потом все равно убьют. А внизу две дочки. Четырехлетняя проснулась, спряталась под одеяло. Я отчаянно боролась, насколько это возможно для женщины на восьмом месяце беременности. Моя шестилетняя дочка вынесла свою свинью-копилку и сказала: возьмите, там деньги, только уходите. Мой муж кашлял кровью и все время шептал: «Пожалуйста! Уходите!» Они выстрелили ему в голову, и он замолчал навсегда. Я не знала, кого спасать: ребенка внутри себя или моих детей. Я лишь твердила: вы уже сделали все, что могли. Не убивайте. Они посовещались между собой, потом взяли наши мобильные телефоны и ушли, не торопясь. Я осмотрела мужа. Он уже не дышал. Схватила дочек, посадила в машину, велела им лечь на пол и доехала до ближайшей полицейской станции. Через пять дней после похорон мужа я родила сына.
Мы больше никогда не вернулись в этот дом и переехали в Преторию. Друзья и соседи забрали наши вещи. Муж не оставил никакой страховки, и мне пришлось начинать с нуля с четырьмя детьми. Моя подруга предложила мне работу.
– Господи! Как после всего, что случилось, вы можете работать в похоронной конторе?!
– Я считаю это моим призванием, – с гордостью говорит Мариандра. – Если хотите, привилегией. Только люди, много пережившие, могут помочь другим в их горе. Я делаю это для моего покойного мужа. Все говорят, что нам повезло. Я и мои дети остались в живых. Но иногда я думаю, может, было бы лучше, если бы мы разом ушли в одну ночь. Моя уже восьмилетняя дочь Мика постоянно живет на антидепрессантах. Она тяжело больна. У нее посттравматический синдром и панические атаки. Она помнит каждую деталь той ночи, то, чего даже я не помню. Я решила начать свою миссию и создала организацию женщин-вдов. Тысячи белых женщин стали жертвами изнасилований и видели, как убивали их мужей. Но они молчат из страха.
(Я уже слышала от других жертв, как сначала связывают мать, а потом насилуют на ее глазах дочь, а потом дочь наблюдает ту же казнь над своей матерью. В ЮАР, в стране с самым высоким уровнем СПИДа в мире, среди черных существует дикое поверье: если изнасиловать белого ребенка, можно излечиться от болезни. – Авт.)
– Мир абсолютно равнодушен к нам. Так называемая международная общественность считает, что геноцида против белых не существует, что мы платим за апартеид. Я стала голосом женщин-жертв. Мы открыли фонд, чтобы помочь этим женщинам встать на ноги после потери кормильца. Ведь у нас традиционные большие семьи. Женщины заняты детьми и, обычно, не имеют профессии. Всем миром мы собираем деньги, чтобы спасти вдов.
Одно я знаю точно: надо уезжать. Я не хочу, чтобы мои дети стали следующими жертвами. Но куда мне ехать? В Австралию? В Швецию? В Америку? Какая страна нас приютит?
Добавить комментарий