Почему я — русский консерватор

Потому что современный мир — говно.

Мы живём в мире, в котором до сих пор существует рабство. В котором идеи управляют людьми, а СМИ, манипулируя общественным мнением, запросто ломают жизни. В котором все забыли, что такое Слово и почему им “разрушают города”. В котором живых бомбят и режут под присмотром политиков, а над мёртвыми смеются и мёртвых забывают. В котором миллионы умирают от СПИДа, хотя само его существование походит на злую шутку. В котором процветают наркомания и разврат, агрессия, лень и тупость. В котором всё низменное, примитивное и ограниченное оправдывается на языке науки и философии. В котором место великих творцов занимают посредственности. В котором всё неэффективно, что ни возьми: от отношений между людьми до устройства надгосударственных институтов. В котором ещё кто-то верит, что мир хорош, и мечтает о том самом месте “где нас нет”.

Любить этот мерзкий кадавр, склеенный из множества гниющих тел, этого самопожирающего змея может либо мерзавец, либо глупец, не имеющий возможности охватить скудным умишком даже собственную жизнь. Консерватор — тот, кто чувствует, что с нашим миром что-то не так.

Потому что это альтернатива.

На Западе безусловно победили две парадигмы мышления: неолиберальная и социал-демократическая — подобно Гее и Урану порождающие отвратительных чудовищ. Одержали победу умеренность, моральный оппортунизм, безликая рациональность и консервирование глупости. Такому порядку есть две альтернативы: революционная и реакционная. Адепт первой стремится выйти за рамки действующего социального, экономического, культурного, интеллектуального пространства, создав независимый от них идеологический корпус, уничтожив их и заняв освободившееся место своими наработками. Приверженец второй — напротив — выступает не с позиции демиурга, а с позиции субъекта, являющегося органичной частью окружающей его действительности, но не согласного с ней. Он желает не построить новое на руинах старого, а постепенно преобразовать старое, наделяя его структурированностью, эффективностью, моральностью, комплексностью.

Консерватор не тот, кто отказывается от творческого процесса ради стабильности и душевного спокойствия, а тот, кто стремится к органичному созиданию, отделяя зёрна от плевел. Он бросает вызов миру, но не Богу, не делая попыток повторить Творение, но приводя разрушенное к виду, в котором оно было сотворено.

Потому что России не нужна революция.

Что произойдёт, если спросить наших “сознательных граждан” о том, что надо сделать для улучшения жизни соотечественников? Очевидно, ничего хорошего. Ведь большинство “сознательных”, отвечая на подобный вопрос, начнут вдаваться в рассуждения об абстрактной “борьбе” с не менее абстрактным “режимом” и об установлении абстрактной “настоящей демократии”. Что означает “демократия”, если не систему политических институтов? Что в точности представляет собой “режим” и как его менять после победы, чтобы не повторить ошибок прошлого и не наделать новых? В чём заключается “борьба”, если политический активизм из года в год не даёт никаких результатов, а гражданским с куда большим успехом занимаются те, кто не тешит себя мечтами сменить президента и распустить правительство? Рядовой оппозиционер ничего не скажет на этот счёт, ведь иерархия, выстроенная дискурсом, к которому он принадлежит, подразумевает, что за рядовых мыслят генералы. Одно лишь будет в его риторике очевидным — революционный мотив. Он пронизывает весь спектр противников власти, достигая апогея слева.

Кто бы что ни говорил, но консерватизм — это не эфемерная идеологическая конструкция и не предписание, как оформить свой быт. Это политическая сущность, выражение вечного в политике. Отсюда и недоверие ко всему, что имеет хоть малейший революционный оттенок: любой, самый мощный человеческий рывок обесценивается перед лицом Вечности. Посему в политической практике человека, добровольно вступившего в ряды реакционеров, всегда имеет место поиск альтернативного, более мягкого, последовательного и прогнозируемого пути. В России такой поиск особенно актуален, а главное, он приводит к необходимому результату. В стране, настрадавшейся от потрясений, оказывается можно как работать не противопоставляя себя власти, так и сотрудничать с ней в тех случаях, когда это идёт на пользу народу. Писать тексты, а не размахивать флажками. Заниматься восстановлением идентичности и воспроизводством культуры, а не настраивать русских против других этнокультурных групп. Создавать конкретные проекты по улучшению жизни населения, а не обещать им утопическую “Россию будущего”. Помогать людям здесь и сейчас, а не надеяться на доброту оппозиционных лидеров. Отечеству не нужна революция — ему нужна реформация.

Потому что Вечность не в нас, и нам не на что опереться.

Жизнь обывателя — песочный замок, готовый развалиться от небольшого волнения. Даже такая мелочь, как потеря работы или большая задолженность, может перепахать жизнь человека, извратив её до неузнаваемости. Что уж говорить о катаклизмах, войнах, социальных потрясениях и крупных экономических кризисах! Раз — и ты оказался на улице. Раз — и ты проходишь десятки химиотерапий, чтобы иметь хоть какой-то шанс не умереть спустя полгода. Раз — и ты сидишь в окопе, в грязи, крови, рядом с посиневшими трупами, холодный, голодный и умирающий. Раз. Раз. Раз. Множество раз выбирал работу, а не семью, и жена ушла вместе с детьми. Пару раз не нашёл времени встретиться с другом, и связь между вами порвалась. Разок перепил, и раздался голос майора: “что у нас тут, тяжкие телесные?” И ты сломался, мыслящий тростник. Ты свалился со своих хилых ножек и остался один со своим страданием, потому что был один всегда.

Но что значит твоя смерть, если ты — часть тысячелетней традиции? Так уж страшны твои страдания, если ты — часть Божьего промысла? Бог не мёртв, и мы его не убивали. Мы просто сделали всё, чтобы в нашем мире не осталось ничего божественного. Традиции не исчезли, мы просто перестали думать о них. Мы убили в себе Вечность, а консерватор пытается её воскресить.

Потому что я стремлюсь к большему.

Разве не смешон тот, кто меняет близость к глубокой, многогранной, многовековой традиции, влияющей на него с младенчества, на жизнь побогаче и полегче? Не принижает ли он тем себя, не показывает ли своё ничтожество и свою глупость? А тот, кто старается рационализировать всё, ставя знак равенства между “рациональным” и “разумным”, не ограничивает ли себя, отрицая интеллектуальность иррационального? Тот, кто отрекается от всего вечного, религиозного, мистического, создаёт более сложную картину мира, открывая простор для иных форм познания, или, закрывая себя от неизведанного, примитивизирует её?

Для консерватора ответ на каждый из этих вопросов однозначен. Духовное интереснее и сложнее телесного. Интеллектуальное больше и глубже рационального. Рассуждения о месте Божественного в структуре мира и творческая причастность к культуре Пушкина и Достоевского приносят гораздо более продолжительное и утончённое наслаждение, чем секс, наркотики и рок-н-ролл.

Аминь.

Аватар

Владислав Максимов

Добавить комментарий

Vespa в социальных сетях

Материалы, которые Вы не найдете на сайте